Дмитрий Гаврилов - Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Архаический обычай мужской братчины как минимум – средневековый и повсеместный. Наверное, все помнят из студенческого фольклора XII–XIII вв., так сказать «поэзии вагантов» (БВЛ, т. XXIII):

Переводчик, комментируя, пишет: «Само слово «ваганты» происходит от латинского «vagari» – бродяжничать. В литературе встречается и другой термин – «голиарды», производное от «Goliath» (здесь: дьявол) и от «gula» – глотка: бродячие дьяволы с широкой глоткой, горлопаны, выпивохи, обжоры, неугомонные проповедники мирских радостей… Лирика вагантов отнюдь не сводилась лишь к воспеванию кабацкого разгула и любовных утех, несмотря на всю школярскую браваду, заложенную во многих стихах. Те самые поэты, которые столь бесшабашно призывали отбросить «хлам пыльных книжек», вырваться из пыли библиотек и отказаться от учения во имя Венеры и Бахуса, были образованнейшими людьми своего времени, сохранившими живую связь с античностью и возросшими на новейших достижениях философской мысли. В своем творчестве ваганты касались серьезнейших нравственных, религиозных и политических проблем, подвергая дерзким нападкам государство и церковь, всевластие денег и попрание человеческого достоинства, догматизм и косность. Протест против существующего миропорядка, сопротивление авторитету церкви в равной мере предполагали отказ от обескровленной книжности, из которой выпарена, выхолощена живая жизнь, и радостное приятие жизни, озаренной светом знания».

Таким образом, обычай братчины (в данном случае связанный с окончанием некоего значимого периода – неважно, рабочего дня, сессии или полностью учебы в alma mater или сезона рыбной ловли) неотъемлем от употребления пива. Языческое происхождение этого обычая рассмотрено Д.К. Зелениным, который, помимо прочего, указывает также и что «…пиво варится или из продуктов, собранных в складчину, или же каждый варит у себя дома, но его приносят в церковь и здесь сливают в один общий сосуд, после чего его пьют» (Зеленин, 1926).

Знаменитый этнограф рассматривает братчины как отголоски древнейших празднеств в честь удачной охоты или сбора урожая, фактически продлевая возраст обрядовых пиршеств более чем на тысячу, а то и две лет. Не можем с этим не согласиться, подчеркнув одновременно два важных обстоятельства. Первое заключается в том, что такие обрядовые действа и в позднее время сохранили множество культовых черт, то есть фактически оставаясь религиозными священнодействиями языческих времен. Тут, кстати, вопреки неоязыческим действам, что во многом представляют собою кальку или зеркальное отражение христианских служб, по меньшей мере некоторая часть «аутентичных» праздничных ритуалов сводилась не столько к молениям («славлениям» – что еще более спорно), сколько к приношению благодарственных жертв и совместному, по представлению участников, их поеданию с богами и/или духами. Второе обстоятельство напрямую вытекает из первого и, с учетом направленности таких пиршеств, прослеженной Д.К. Зелениным, проясняет связь их с соответствующими божествами.

Как было показано выше, устная традиция соотносит хмельные напитки с Николой (в этом контексте воспринявшим многие черты древнейшего Велеса) и Ильей-пророком, в котором уверенно распознается громовник Перун. Это сопоставление, как нетрудно убедиться, вполне соответствует и тому, что мы видим в родственных мифологиях.

Со ссылками на множество независимых источников Б.А.Успенский [41] показывает, что обычай чествовать Николу на братчинах пивом объясняет, по-видимому, наименование Николы «пивным богом» – пьянство в Николин день имело повсеместный и ритуальный характер. Отсюда глагол николить в значении «пить, гулять, пьянствовать» – согласно Далю, а также наниколиться – «напиться пьяным, празднуя Николин день». Участие в братчинах имело вообще ярко выраженный религиозный характер: знаменательно, что в допетровской Руси отлучение от церкви лишало как права входа в церковь, так равно и права присутствовать на братчинах и пирах.