Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

В этих рассуждениях мы можем увидеть близкую связь между двумя основополагающими статьями, описывающими конфликт между фантазией и реальностью, с одной стороны, и между инстинктами жизни и смерти, с другой. Атака на структуру – отличительный признак инстинкта смерти, и поэтому его деятельность часто наиболее ясным образом представляют как зависть, разрушительную силу, которая нападает на любое выражение различия, значения, организации и структуры. Здесь мы начинаем видеть, как эти теоретические концепции приобретают явную клиническую значимость. Все, что подчеркивает различие, – это выражение структуры, и конечная цель инстинкта смерти – достижение беспорядка, хаоса и состояния отсутствия всякой структуры, состояния, в котором нет ничего, что могло бы дать толчок зависти.

Сигал, как и Кляйн, подчеркивала тот факт, что зависть наполнена инстинктом смерти. Одно следствие из этой связи таково: клиническое улучшение часто ведет к негативной терапевтической реакции, в которой доминирует зависть и страх быть объектом зависти. Тем не менее Сигал вовсе не была фаталистом и хотя признавала важность конституциональных факторов, постоянно указывала на то, что природа окружения, в особенности настоящая забота матери, решающим образом влияет на процесс.

Критическая трудность при анализе зависти заключается в том, что этот опыт настолько невыносим, что в итоге он расщепляется и проецируется на других – а поэтому часто проявляется как страх стать объектом зависти. Сигал признавала, что зависть повсеместна и ее нельзя избежать, но можно, полагала она, постичь и проработать, так что пациент уже не будет вынужден обязательно прибегать к эвакуативной проекции. Зависть может тогда до некоторой степени быть интегрирована в его личность, изменена там конструктивными элементами, ассоциированными с инстинктом жизни. Движение в сторону интеграции можно рассматривать как репрезентацию инстинкта жизни и противопоставление фрагментации, служащей инстинкту смерти. Этот акцент заставляет нас признать, что дезинтеграция и фрагментация в той же степени являются составляющими Жизни, что и противоположные тенденции к созданию структуры и различия.

Не каждая фантазия всемогуща, и Ханна Сигал рассматривает факторы, которые дают фантазии возможность сосуществовать с восприятием действительности, не вступая с ней в конфликт. Различие строится на признании воображаемой природы фантазии и на ви´дении, что она состоит из набора примитивных гипотез о природе объекта и мира. Сигал полагала, что восприятие – активный процесс, в котором эти гипотезы проверяются в отношении реальности как через действие, так и через воображение. Фрейд считал мысль экспериментальным действием, а Сигал предполагала, что фантазия проходит проверку реальностью частично через действие и частично в воображении, поскольку индивид проигрывает разные воображаемые действия и их последствия. Это приводит к размышлениям «что бы случилось, если бы…», которые позволяют жить в воображении даже весьма сюрреалистичным сценариям, не имеющим при этом бредового характера. Конечно, между свободой воображения и творческой созидательностью – близкие отношения, но Сигал указывает здесь на то, что художника прикрепляет к действительности именно его ремесло, так что его воображение может свободно работать полным ходом, не доходя до состояния бреда.

В этой работе о фантазии и реальности Ханна Сигал рассматривает также некоторые из последствий неспособности адекватно развить символическую функцию. Подобная неудача, полагает она, оставляет субъекта на милость всемогущественной фантазии, навязчивой и повторяющейся, требующей действия как единственного доступного выражения. Возможно, под влиянием Артура Хиатта-Уильямса, в то время проводившего с ней анализ, она связывает это с компульсивными насильственными действиями, присущими некоторым убийцам, а также с навязчивым повторением и жесткостью структур, когда они основаны на конкретном мышлении.

Не будет неожиданным, если в продолжение этого обсуждения фантазии и реальности, а также инстинктов жизни и смерти я предположу, что, с моей точки зрения, стремление к пониманию всемогущества было одним из наиболее стойких интересов Ханны Сигал. Она раз за разом показывала, что мы все можем незаметно соскользнуть в убеждение, что фантазия о всемогуществе – это нечто, что можно претворить в жизнь, и что ее выгоды и желаемы, и досягаемы. Не один пациент после проповедей о преимуществах «ви´дения жизни такой, какая она есть» язвительно говорил мне: «Вы стоите на защите действительности, когда она вам подходит, но что в ней для меня?» Большинство из нас время от времени разделяют этот взгляд, но Ханна Сигал ответила бы здесь цитатой, которую Бион заимствует у доктора Джонсона: