Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Оланье также настаивает, что этот опыт начального далек от слов или фантазий, потерян для них. Она утверждает, что есть уровень встречи между субъектом и миром, который доступен репрезентации только через начальное, посредством пиктограммы. Но эта пиктограмма, говорит она, становится «преходящим опытом» в психике субъекта, когда начинают править репрезентации первичные и вторичные, «après coup». Настаивая на том, что фантазийная жизнь есть «après coup», Оланье рисует отдаленным и таинственным тот слой психики, где само происхождение репрезентационной активности остается за пределами фигуральной фантазии и символической психической активности. Начальный опыт, могли бы мы сказать, исчезает в пуповине сновидения (« into the navel of the dream » – Freud, 1900), несмотря на то что оно придает ему отчетливую связь с ранним проживаемым опытом ребенка у груди матери – ребенка, лежащего на руках и матери, и ее культуры. Оланье подтверждает здесь присутствие некоего слоя тайны в психике у любого потенциального анализанда; этот акцент вновь отделяет ее от тех, кто выступал с популярными в тот момент утверждениями (Ogden, 2007), будто одна лишь фантазия является фундаментальной психической активностью, строительным камнем всей психической жизни.

Томас Огден, в согласии с Сюзан Айзекс, выражает уверенность, что фантазия есть основная порождающая смысл активность в психике; я полагаю, что он рассматривал бы феноменологию начального по Оланье как продукт фантазии или как первый шаг в процессе, который, по сути, является процессом фантазирования (Ogden, 2011). Сам Огден писал о предсимволическом, первично телесном отношении в том, что он назвал аутично-сопредельной позицией (Ogden, 1989) – согласно его гипотезе, предшествующей параноидно-шизоидной позиции Кляйн. Его концептуализация – это нечто совершенно иное, чем начальный опыт по Оланье; как она позднее показывает, начальный опыт есть нечто связанное с аутизмом только в том случае, если самый ранний опыт проходит очень неудачно, только при серьезном дефиците в развитии. Концептуализация Огдена связана с параноидно-шизоидной позицией Кляйн – позицией, которую, я полагаю, Оланье рассматривала как следствие неудачи в начальном опыте. Сравнивая Огдена и Оланье, я обнаружила, что воссоздаю полюса контроверзных дискуссий в Англии, где Анне Фрейд, Марджори Брирли, Сильвии Пейн и другим пришлось настаивать: на ранних фазах развития существует телесный опыт, который еще не является фантазией (Isaacs, 1943).

Оланье предлагает историческую теорию оснований достаточно хорошего опыта, который сосредоточен на хорошем Я или субъекте, прежде чем будет понято, что существует объект. Субъект начален (не первичен); он лежит за пределами и прежде фантазии и занимает свое место в реальности – по этому поводу Оланье несколько раз цитирует Фрейда в подтверждение того, что субъект недоступен познанию. Она пишет, однако: хотя психика работает в царстве первичной и вторичной репрезентационной и символической активности, могут быть моменты, когда «мир раскрывает свое значение», вызывая к жизни нечто близкое (с. 122), но не идентичное «соматическим эффектам» того «мира-тела», которое «явилось началом нашего существования». Верно и обратное: мир деструктивных фантазий, столь знакомых по психотическим тревогам, является негативной стороной. Мне кажется, Оланье говорит о тех моментах в анализе, а также о тех моментах, например, глубокого эстетического, или религиозного, или эмоционального понимания, когда происходит нечто, что глубоко ощущается и воплощается, когда события переживаются, но не воспринимаются мыслью (Stern et al., 1998). Я нахожу интересным, в отношении концептуализации Оланье, что работа Стерна о неинтерпретативном вкладе в аналитический опыт остается одной из самых популярных статей этого журнала (IJP). Многие по-прежнему полагают, что в большинстве анализов бывают моменты преображения, более доступные в качестве эффекта, чем любая интерпретативная причина.

В контексте анализа нечто появляется, однако не очевидно, что это продукт интерпретации аналитика, хотя есть желание, особенно со стороны тяжко трудящегося аналитика, чтобы это было так. По гипотезе Стерна, эти моменты преображения являются результатом «встречи», которую он более склонен связывать с ранней невербальной коммуникацией. Конечно, Стерн не единственный аналитик, который подчеркивает невербальное, и если на то пошло, фантазия и работа преобразования в первичных процессах тоже невербальны. Многие французские аналитики, на которых оказал влияние Мерло-Понти, и среди них Понталис (Pontalis, 2005), с уважением и даже с почтением говорят о значимости несказанного, невербального. Оланье ставит такие моменты откровения в контекст вполне традиционной Фрейдовой концептуализации, связанной с влечением и телом; по версии Оланье, она приравнивает аутореферентную зону/объект Фрейда к приравниванию Я/мир: момент, когда они одно и когда, как она это выражает, все зоны тела также иррадиируют в одно. Оставаясь в рамках параметров спора, столь любимого французами, Оланье повторяет упоминание об опыте инвестирования , как французы называют катексис, вслед за Лебовиси, который употребил это понятие, являющееся аксиомой в нелакановском французском анализе, в том смысле, что катексис предшествует перцепции, а следовательно, предшествует и галлюцинации, и фигурации (Gibeault, 2010, р. 272; Lebovici, 1961). Катексис является аспектом начального переживания, по Оланье, следствием того, что психика регистрирует соматическое удовольствие и контрастирующую с ним боль; первичный опыт катектирует удовольствие, корпорально записывает это переживание тела и создает психическое пространство.