Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

В защиту положений Мелани Кляйн Сюзан Айзекс выдвинула мнение, что фантазия – это «первичное содержание всех психических процессов» (Isaacs, 1945). Она цитирует Фрейда (Freud, 1933, SE 22:73), который в 1933 году сказал, что ид «находится где-то в прямом контакте с соматическими процессами, забирает у них инстинктивные потребности и дает им психическое выражение». И добавляет:

Я, конечно, очень хорошо знаю, что сам Фрейд не говорил, что «психическое выражение» инстинктивных побуждений – это то же самое, что фантазия. Но, с моей точки зрения, он подошел очень близко к этому, когда постулировал удовлетворение младенцем его желаний в галлюцинаторной форме.

Для Айзекс самые ранние переживания всегда имеют некий объект, внешний относительно тела. Любая репрезентация является фантазией : прежде всего репрезентации влечений. Говоря о галлюцинации, она имеет в виду то, что для Оланье было бы аспектом «первичного», а не «начального», которое в значительной мере является функцией психо/сомы. Оланье утверждает нечто иное: некую основу вначале, обладающую примитивной способностью попыток репрезентации, но еще не имеющую элементов первичного процесса, набора зрительных образов, которые мы связали бы с галлюцинациями и со сновидениями; и между «начальным» и «первичным» она постулирует значительную разницу.

Регистрация изменений в теле – удовольствия или страдания, инвестирование или катексис в удовольствие – быстро оказывается укоренена в отношения с матерью. Но, в терминах Оланье, любой младенец, не имевший определенных переживаний удовольствия и боли, сначала регистрируемых через пиктограмму единства зоны/объекта (переживаний, которые зависят от отношений с матерью и которые младенец изначально не регистрирует психически), лишен первых и самых важных переживаний, из которых может вырасти психическая способность. Соматические изменения, которые регистрируются, отмечают начало психической жизни. Или, опять-таки: «первое психическое ухо не улавливает звуков, а тем более значений, оно улавливает вариации в своем собственном состоянии». Признание наличия этих изменений, в которые инвестируются и которые отмечаются, представляет собой начало истории субъекта.

Напрягая воображение и пытаясь выразить этот начальный процесс, посредством которого происходит становление психического пространства, Оланье пишет о «телесных надписях» (1984), функциях, которые являются вехами, начинающими определять место развивающейся способности или психического пространства. При такой концептуализации пространство, в котором можно ментализировать, является скорее продуктом того, что регистрируется в младенчестве, нежели, как во многих описаниях психической жизни, продуктом активности матери, переработки вспомогательного эго через материнское ревери (Бион). Способность создавать репрезентации для Я зависит от опыта, пережитого с матерью, как описывает Оланье, но не от интернализации материнской способности, как в версии Биона. Скорее, в описании Оланье, интерпретация матерью потребности ее ребенка не должна слишком уж сильно отрываться от опыта младенца; в идеале мать должна быть способна удовлетворить своего ребенка так, чтобы тепло интеграции, лучами исходящее от удовлетворения, могло зарегистрироваться, и именно отметки этой регистрации составляют карту нарождающегося психического пространства. И она добавляет: какой бы долгой ни была трансформация знаков соматической жизни в знаки жизни психической – три часа, три дня, три недели, – эта активность будет продолжаться всю жизнь.

Термин Оланье « inscriptions corporelles » немного напоминает образ ранней презентационной активности у Кристевой, хотя Кристева (2001) значительно сильнее склоняется в сторону языка в своем представлении о ранней фантазийной жизни как «воплощенной метафоры» примитивного уровня фантазии – так же как у Оланье, близкого к телу. Но язык Кристевой соединен с кляйнианской теорией и с Сюзан Айзекс (Isaacs, 1943), тогда как Оланье держит язык и фантазию отдельно от начального. Интересно, что и Кристева, и Оланье пришли из французского смещения в сторону теоретизации о примитивной репрезентационной активности на основе понимания, которое базируется на лакановском понятии воображаемого и символического, с намерением расширить понимание репрезентации и воображаемого. Из них двоих именно Оланье прошла анализ у Лакана и была членом его группы; и, конечно, она пришла в анализ на несколько лет раньше Кристевой. Глубина теории Кристевой, как мне кажется, возникла из ее многолетних занятий лингвистикой и философией, из того, что она называла семиотикой предсимволической репрезентационной активности психики. Крайне теоретизированный дискурс Оланье идет от ее клинического опыта, в особенности с психотическими клиентами, состояние которых она в значительной мере возводит к ранним сбоям, датируемым начальной ситуацией, откуда развиваются все репрезентационные способности. Начальная ситуация Оланье – это опыт общения Я с самим собой, а не коммуникации Я с объектом, даже если объект и нужен, чтобы способствовать этому опыту. И происхождение репрезентационной жизни значительно теснее связано с хорошим опытом и удовольствием, чем параноидно-шизоидное начало у Кляйн.