Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Оланье воображает себе «пиктограмму», которая мыслится как самопорожденное слияние зоны и объекта , пользуясь словами Фрейда (1905), или рта и груди, регистрируемое психикой, которая инвестирует или катектирует (Стрейчи) в удовольствие удовлетворения, приходящее к нашему Я через наше Я. Есть также переживание боли, создаваемое невозможностью удовлетворения, опускание во фрагментирующее состояние, связанное с неудовольствием и также переживаемое как самопорождаемое. Плохой опыт, плохая зона, плохие рот/грудь. Это основа психической жизни: Я как мир, начало истории, переживаемое как самопорождаемое; и только постепенно, позже оно понимается как продукт отношений с объектом при всех сложностях фантазийной жизни. Сбой на уровне начального, о чем много пишется в «Насилии интерпретации», приводит к различным компенсаторным стратегиям, включая первичный психотический бред, лежащий в центре шизофренического и параноидного мышления (Aulagnier, 1975).

Понятие исходного психосоматического события, на котором сосредоточена Оланье, в чем-то близко понятию исходного психосоматического единства у Винникотта, продукта критически важного установления веры (Бриттон) или доверия к «продолжению существовать», чему способствует хороший опыт груди. Оланье высказывается по-фрейдовски, почти старомодно, когда использует понятие зоны и объекта в соединении с самой ранней активностью влечений. По ее представлению, совершенно очевидно, что при этом первом опыте устанавливаются истоки «Я», субъекта истории. Она предлагает гипотезу чувства себя, или идентичности, радикально отличную от лакановской концепции «стадии зеркала» (Lacan, 1949), где чувство Я связано с образом зеркала, в котором изначально фрагментированный тоддлер встречается в зеркале с образом целостности, далеко превышающей его опыт, и эту идентичность затем поддерживает язык, «Я» субъекта. Информация о едином Я, по мысли Лакана, никогда не бывает вполне заслуженной в опыте, чувство идентичности всегда хрупко: это потенциальная ловушка, иллюзия. В гипотезе, созданной воображением Оланье, это не так или необязательно так.

Оланье пишет о соматическом/психическом удовольствии, которое «будет способствовать ощущению единого тела». Она пишет о стимулах, регистрируемых нашими сенсорными рецепторами, что включает «момент», когда встреча «стимула и зоны» становится источником, который обладает способностью к иррадиации по всему множеству зон – «удовольствие или страдание в одной зоне становится удовольствием или страданием всех чувств». Мне это напоминает выражение Вирджинии Вулф «моменты существования». У Оланье моменты объединяющих переживаний дают чувство единого цельного тела, значение чего понимала Вирджиния Вулф: для нее это были крайне ценные моменты, утешительные и хорошие, перед лицом возможности фрагментироваться, дезинтегрировать, сломаться. Противоположностью способности удовольствия к «иррадиации» у Оланье является «страдание, влекущее за собой риск получить репрезентацию фрагментации соматического пространства» [86]. Я нахожу в предложенном Оланье образе объединяющего консолидирующего ядра, катектированного в момент удовольствия, убедительный образ чего-то известного, верного, если о нем подумать, но ранее не вполне понимаемого; это нечто объединяющее идет не от поверхности – как Фрейд представлял себе эго, производное от телесного эго, в качестве некой проекции поверхности (1923), – а от самого ядра. Это возникновение Я, винникоттовского подлинного Я , и оно является либидным, продуктом телесного удовольствия; это не интернализация другого. У Оланье акцент сделан на том, что источником идентичности и для Я, и для мира является внутренний телесный опыт, причем (что не всегда подчеркивается) основой служит переживание удовольствия, регистрируемое примитивной психикой.

Оланье говорит о репрезентациях даже в самый примитивный период: о пиктограмме переживания зона/объект и воспринимаемого чувствами ядра, которое становится основой психической жизни. Но Оланье не говорит о фантазии. В ее понимании фантазия – это то, что après-coup станет ре-репрезентировать начальное [originaire] в качестве иного поля , недоступного для младенца, пока тело и психика не столкнутся с приходами и уходами, присутствием и отсутствие груди/матери. Фантазия, которая теперь представляет начальное, не будет доступной, пока, по формулировке Спитца, не станут видимы очертания объекта (Spitz, 1955). Оланье придерживается своей решетки [grid], своего представления о множественных уровнях в психике, а фантазия или то, что она называет воображаемым, есть нечто иное, не то, что она называет начальным опытом. Здесь Оланье откликается на те дискуссии, которыми она, кажется, не интересуется, но в которые ее можно было бы включить: в дискуссии о противоречиях по поводу «Природы и функции фантазии» (Isaacs, 1945), оказавшиеся в центре эволюции психоанализа в Британии.