Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Довод в пользу припоминания как терапевтического инструмента состоит, как мне представляется, из двух частей. Один аргумент заключается в том, что травматические переживания имеют свойство повторяться, поскольку они не проработаны должным образом, то есть, например, не облечены в слова и не упорядочены в виде автобиографических повествований. Поэтому припоминание травматического переживания помогает психически проработать его, обозначить и упорядочить связанные с ним аффективные состояния и побуждения, чтобы сделать его частью своего жизнеописания. Ботелла утверждает, по всей видимости, что это относится и к возможно травматическим переживаниям очень раннего детства и поэтому реконструкции этих переживаний оказывают целительное действие.

Второй аргумент состоит в том, что автобиографические воспоминания позволяют воссоздавать контексты, которые объясняют повторяющиеся паттерны чувств и действий. Ферро (Ferro, 1999) утверждает, что полезно любое повествование, которое выражает текущее переживание. В пользу этого предположения можно сказать, что мы на самом деле никогда не знаем, какое переживание стояло у истоков конкретного паттерна переживания и формирования отношений. Скорее всего, укорененный паттерн отношений формируется и закрепляется несколькими переживаниями, в чем-то сходными между собой. Кроме того, Ферро мог бы возразить: если задача состоит в том, чтобы найти контекст, объясняющий повторяющийся паттерн, то этот контекст не обязательно должен быть из личного прошлого – сказка или фильм подойдет здесь не хуже.

Однако припоминание прошлых переживаний не только помогает выразить и обосновать эмоции, встраивая их в историю, но и меняет субъективное жизнеописание в более агентном ключе: это значит, что рассказчик описывает свое прошлое поведение как целенаправленные действия, предполагающие ответственность. Это можно рассматривать как признак более здорового субъективного жизнеописания (Adler et al., 2012; Schafer, 1983). Подобная интеграция повторяющихся паттернов или симптомов в жизнеописание делает его более полным, вследствие чего другие узна ют индивида лучше, чем прежде. Кроме того, понимание мотивов, лежащих в основе повторяющихся паттернов, делает жизнеописание более связным в глазах самого рассказчика и тем самым укрепляет его субъективное ощущение непрерывности (Erikson, 1968). Тем не менее автобиографические размышления пациента, которые связывают настоящее с прошлым, возводя образующие личность паттерны к конкретным событиям (Habermas, 2011b), сами по себе остаются всего лишь пустым интеллектуальным упражнением, если не коренятся в эмоциональном опыте сеанса, который ближе к побуждениям и эмоциям, ранее подвергавшимся действию защит, а также если не подкрепляются опытом припоминания событий из прошлого пациента.

Ботелла не прибегает к этому второму аргументу, поскольку его занимают не вновь обретенные воспоминания, или припоминание, а реконструкция события, которое вспомнить невозможно. В жизнеописаниях события из предыстории индивида (не сохранившиеся в памяти) имеют особый статус, так как они могут функционировать как космогонические мифы или истории основания, то есть служить типическим прообразом будущих событий или, что еще важнее, черт личности, пребывающих по-прежнему в процессе развития. Особенно действенны в этом смысле рассказы о рождении, но подобную же роль в определении Я могут играть и самые ранние воспоминания, которые воплощают в себе центральные темы и паттерны отношений (Singer, Salovey, 1993). Особый статус доисторических событий, относящихся к первым двум-трем годам жизни, определяется тем, что здесь индивид вынужден полагаться на рассказы других людей, а следовательно, едва ли может оспорить личностные особенности, которые ему при этом приписываются. Когда матери рассказывают истории из жизни своих детей, они часто придают им те или иные характерные черты, основываясь на конкретных примерах, в том числе из первых лет жизни ребенка (Habermas et al., 2010). Наблюдение, согласно которому организующая сила ранних воспоминаний и чужих рассказов о доисторическом периоде жизни, по-видимому, возрастает по мере взросления человека (Massie, Szajnberg, 2005), предполагает, что и за пределами психотерапии люди склонны использовать события, вероятно произошедшие в их раннем детстве, чтобы получить правдоподобное, достаточно агентное и связное жизнеописание.

В случае, описанном Ботелла, Серж сначала отвергает то автобиографическое значение, которое аналитик приписывает попытке его матери покончить с собой. В отличие от матери, которая помнит первые годы жизни своего ребенка, аналитик не может претендовать на непосредственное знание о них. Тем не менее он имплицитно подразумевает, что обладает привилегированным экспертным знанием о том, что такое раннее событие неизбежно оказывает влияние на человека, а также экспертным методом – регредиенцией. В конце концов пациент соглашается с аналитиком, используя, как и аналитик, предполагаемую попытку самоубийства своей матери (событие, о котором он вроде бы знает, но которого он не запомнил) для осмысления собственного страдания. С моей точки зрения, при этом исключительно важно, чтобы пациент самостоятельно вырабатывал свое жизнеописание, соотнося его с конкретными, подлинными переживаниями и оставляя при этом обширное поле для воображения, развивающегося в пространстве потенциалов, а также чтобы он не использовал реконструированное воспоминание для построения сверхсогласованного, застывшего виктимного повествования.