Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Скорее Ботелла утверждает, что травматические переживания первых лет жизни имеют долгосрочные последствия, поскольку фиксируются в виде конативных, сенсорных, аффективных и иконических следов. Следы эти, в соответствии с наблюдением Фрейда о компульсивном повторении травматических переживаний, обычно проживаются снова и снова, но не вспоминаются, так что побуждения, ощущения, аффекты и образы, которые возникают во взрослой жизни, невозможно понять, потому что они появляются в отрыве от своего исторического контекста. Ботелла придерживается концепции раздвоения конфликтов и воспоминаний на эдипальные и доэдипальные. Эта дихотомия предполагает, что доэдипальные конфликты характерны для не-невротических пациентов на уровне пограничной организации личности и требуют другой лечебной техники. Однако судя по тем скупым сведениям о функционировании психики Сержа в настоящем, которые дает нам клинический отчет, я склонен предположить, что Серж не функционирует на пограничном уровне, описанном Кернбергом, и не находится в шизоидно-параноидной позиции, в понимании Кляйн.

Таким образом, основная посылка Сезара Ботелла состоит в том, что травматические переживания первого года жизни сохраняют свою болезнетворную силу, поскольку они недоступны. Следовательно, по его мнению, для того чтобы вылечить последствия травматических невербальных мнесических следов, необходимо перевести абстрактное знание о событии, которое произошло, вероятно, в течение первого года жизни и было, скорее всего, травматическим (в данном случае – попытка матери пациента покончить с собой), в настоящее переживание аффекта. Согласно теории Ботелла, это равносильно переводу невербального опыта в вербализованный путем реконструкции исторического события, которое связывается затем с аффективными переживаниями, предположительно соответствующими этому реконструированному событию. Его теория в общих чертах отвечает разным другим психоаналитическим теориям, где особенное внимание уделяется первой символизации переживаний, которые никогда прежде не осознавались и не получали словесной репрезентации из-за своей травматической природы или из-за непереносимости связанных с ними побуждений или аффектов; эта символизация переживаний в конечном счете не так уж отличается от травмы.

По поводу концепции Ботелла у меня возникают три вопроса. Что именно объясняет реконструированная травма? Должна ли реконструкция отражать историческую правду, чтобы оказать целительное действие? В какой мере реконструкции помогают постичь невротические переживания, если сравнивать их с реальными воспоминаниями?

В отчете Ботелла о ходе лечения Сержа мне хотелось бы видеть больше доказательств невротического страдания пациента в настоящем, то есть симптомов, повторяющихся переживаний и удивительных или бросающихся в глаза проявлений в ходе лечения. В клинической практике страдание пациента и его странные, противоречивые и необъяснимые переживания и действия, проявляющиеся в лечении, представляют собой необходимую отправную точку для любой интерпретации его бессознательных мотивов. Только после того, как все вышеперечисленное, что традиционно мы обозначаем как симптом, сопротивление или защиту, установлено, мы получаем то, что нужно объяснить ( explanandum ), и можем найти этому объяснение ( explanans ) в форме мотива (Argelander, 1981; Reich, 1926). Иными словами, если мыслить в категориях Ботелла, производное от невербального побуждения, аффекта или образа, так или иначе не соответствующее текущей ситуации, должно быть установлено прежде, чем мы сможем реконструировать исторический контекст, в котором это ощущение обретет смысл. Тем не менее в своем клиническом отчете Ботелла использует предполагаемую/реконструированную попытку самоубийства матери пациента, чтобы объяснить его глубокую детскую депрессию (оставшуюся в прошлом) и интерпретировать реакцию Сержа на готовность аналитика сократить частоту сеансов. Клинический отчет Ботелла был бы убедительнее, если бы он привел больше текущих явлений и осветил их подробнее. Реконструкция оправданна постольку, поскольку она обладает сверхспособностью объяснять поступки и переживания, не постижимые иным способом.

Кроме того, Ботелла не дает прямого ответа на вопрос о том, должны ли реконструкции не только представлять собой мощное умозрительное объяснение, но и быть исторически достоверными или по крайней мере вероятными. Случай Сержа – особенный, поскольку здесь историческое событие, скорее всего, известно, хотя и не отложилось в памяти. Реконструкция в строгом смысле этого слова – это нечто иное, а именно изобретение исторического события, которое могло бы произойти в прошлом и объяснить ряд симптомов, не объяснимых другим образом. Даже если говорить о воспоминаниях, то их историческая подлинность не может быть установлена с помощью третьих лиц. Обычно мы довольствуемся определенной степенью вероятности адекватного восприятия воспоминаний, то есть достижением определенного правдоподобия. В большинстве случаев для наших целей нам достаточно, чтобы реконструкция (повествование о воспоминании) была подлинной, то есть отражала субъективный опыт пациента в настоящем, как указывает Спенс (1982), а также Ферро (1999). Тем не менее очевидный критерий достоверности и подлинности реконструированных воспоминаний состоит в том, что последние не должны грубо противоречить тем версиям прошлого, которых придерживаются другие задействованные в нем лица.