Ирина Млодик - Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости

Дети ужасно жестоки. Она всегда это знала. Дети могут предать. Из детей могут вырасти уголовники и извращенцы, поэтому их нужно держать в ежовых рукавицах. Нынешние новомодные системы воспитания, ориентированные на то, что с детьми нужно считаться, наносят непоправимый вред. До чего додумались: мол, дети якобы знают, что им нужно, и к этому нужно прислушиваться! Несусветная глупость! Даже взрослые подчас теряются, чего уж говорить о детях. Сколько раз она в этом убеждалась!

Сегодня она опять с трудом сдержалась, когда тридцатипятилетняя козявка заявила о своей «концепции в отношении детей и образовательного процесса». Концепция у нее! В ее школе концепция одна – ту, которую она сама выработала за долгие годы. И это дает результаты! Сколько у нее золотых медалистов! Сколько победителей олимпиад! А в какие вузы потом поступают! А конкурс! Да чтобы в ее школу попасть, детей с пяти лет готовят, и все равно попадает лишь один из восьми! Концепция! Если таких концепций придерживаться, что из детей получится? Вырастут тунеядцы и лентяи, а там и до криминала недалеко!

Алевтина Андреевна нервно ходила по кабинету, двигая массивные стулья. Мебель в ее кабинете была как на картинке, а классы полностью оснащены. Сколько же сил ушло на каждую мелочь! В этом здании она знала все до последнего вентиля. Всегда все под контролем и все по высшему разряду. Она отбирала лучших сантехников, лучших плотников, лучших кровельщиков, когда требовался ремонт. При школе был даже свой садовник, совмещающий, правда, работу дворника и сторожа. Платила она всем хорошо, но и требовала мгновенного устранения проблемы, если такая появлялась.

Сама жила небогато, но на нужды школы брать взятки не стеснялась. Ненавидела, когда крутые пытались пристроить своих бездарей, но пристраивала – за деньги, зная, что в условиях железной дисциплины сделает-таки из бездаря человека. И почти всегда у нее получалось. Концепция!

Ярость никак не могла утихнуть. А злиться ей нельзя: вредно, доктор сказал. Давление повышается. Дав-ле-ние по-вы-ша-ет-ся. Ей нельзя болеть. Нельзя. Надо взять себя в руки, надо, надо, надо… Однако сердце грохотало, а руки жаждали мести.

Что же ее так разозлило? Ну да, она же сама себе дала зарок: не брать молодых, все равно ничего путного не выйдет, только разозлят. Но что-то в город не ехали люди с опытом да со стажем. Учителей катастрофически не хватало. Вот в конце той четверти Пашковская ушла. Устала, говорит, болит все, помереть боится прямо на уроке. А кто не боится? Можно подумать, она сама не боится. Но это же не повод увольняться! Подумаешь, шестьдесят девять лет, даже не семьдесят! Могла бы еще годик поработать. А где ей теперь учителя истории найти, спрашивается? Уговорить Конягину из сорок пятой совмещать? На поклон пойти к врагу? Директрису сорок пятой школы она ненавидела уже лет двадцать. И что теперь, в ножки ей кланяться? Отпусти, мол? Молодые показались ей меньшим злом. Зря, зря!

Алевтина Андреевна подошла к телефону, сняла трубку, но набрать номер у нее не хватило духу. Гнев по-прежнему бушевал. Она подошла к зеркалу. Если появились красные пятна на шее, надо выпить валокордин и еще таблетки от давления. Страх оказаться в больнице всегда был настолько сильным, что она могла канистру валокордина выпить, лишь бы успокоиться.

Из зеркала на нее смотрела средних лет женщина с подкрашенными каштановыми волосами, аккуратно уложенными в строгую прическу, которая не менялась десятилетиями. Подбородок и шея предательски выдавали возраст, а вот возле глаз морщин еще не так много. Не старуха еще, и пятен красных, к счастью, почти нет. Порозовела немного, но не страшно, не так, как она боялась. Она продолжала критически оглядывать себя. Немного полновата, конечно, поправилась в последнее время, все нервы, нервы, но костюм хороший, выглядит она в нем солидно. Все-таки швея у нее что надо, никогда ее не подводила, ткань выбрала отличную, и цвет ей идет, такой приятно-шоколадный, и с этой бледно-розовой блузкой неплохо смотрится.

Она сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, села за стол и сложила бумаги. Ничего, что-нибудь придумаем. Вот если бы Таня…

Ох, лучше не начинать думать о дочери… В груди сразу начинало болеть, как только она вспоминала об этом предательском отъезде в ненавистную ей Москву. И все он, мерзавец. Нет, ну каков мерзавец!

Она опять вскочила и заметалась по кабинету. Как она могла впустить в свою жизнь такого никчемного человека?! Как? Как вообще можно доверять что-то важное таким людям, как он?