Ирина Млодик - Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости

«Неужели он что-то знает? Откуда? Сосед? Слышал через стенку? Паранойя у меня… Просто мудрый старик. И чужим детям всегда легче помочь, чем своим».

– А у вас дети есть? – решила она окончательно все прояснить.

– Сын есть, милая. Взрослый уже. Немногим старше тебя, наверное. Вот ездил к нему в город, навещал, жена нагрузила меня припасами, говорит, что он там совсем есть не успевает. Доктор он. Хороший, говорят. Так мне без разницы, что говорят. Я и сам знаю. Устает только, работы у него много, и ответственность на нем, потому как он главный кардиолог, специалист по сердцам, так сказать.

– Уж не Никита ли Сергеевич?

– Он. Знакомы с ним?

– Нет, ну немножко. Он моего папу лечил.

– И как? Вылечил?

– Ну да, папа сейчас в порядке. Моей маме ваш сын очень нравится, она мне все уши про него прожужжала. Все время в пример его ставит, говорит, что он прекрасно воспитан. Видимо, это ваша заслуга.

– Да что вы, не думаю. Я же ему отчим и воспитываю его, как вы это называете, лишь с четырнадцати лет. Думаю, это моя жена много сделала, чтобы он стал таким. И еще его родной отец.

– А что же с его родным отцом приключилось?

– Он умер рано, инфаркт. У ответственных работников часто инфаркты случаются. Он начальником был, стресс все время, вот сердце и не выдержало. Никите тогда всего восемь было. Растерялись они все тогда. Галина, мама его, не работала, так ей пришлось самой на ноги становиться и сына поднимать. Пошла в ателье швеей, шить-то она всегда умела. Дома стала подрабатывать, дам из города обшивать. Когда я ее встретил, была такая уставшая, что заснула у меня в такси. Я будить и не стал, два часа возле леса стояли, чтобы поспала хоть по-человечески. Вот так и познакомился с ними. Никита сначала настороженно меня принял, но я никогда не просил его называть меня папой, как и вам, сказал ему тогда: «Отец – это навсегда. Я всегда рядом, и я взрослее, чем ты. Чем смогу, помогу, научу, если не умеешь, расскажу, если спросишь, а что я не знаю – других спрашивай, но отец у тебя один. К сожалению, не ему, а мне придется увидеть, каким ты станешь. Просто будем о нем помнить».

– Но вы сказали, что сын у вас. Значит, вы его сыном считаете?

– Конечно, считаю. Ребенок любимой женщины – сын мне. И мне просто повезло, что вместе с такой удивительной женщиной еще и парень отличный достался. Смотрю на него, и, знаете, иногда кажется, что не заслужил я такого. Даже не знаю, чем я миру угодил, что мне такая семья была послана. За какие такие заслуги?

– А родные дети есть у вас?

– Ну, это, милая девушка, уже совсем другая история. Смотрите, подъезжаем уже. Вы уж простите, мне нужно шустро, а то я на другой поезд не успею. Всего доброго вам, – старик улыбнулся ей на прощание и стал бодро протискиваться к выходу, чтобы, видимо, быть первым возле дверей, когда те откроются.

Дома она рассказала Ларке про эту удивительную встречу.

– Представляешь, когда он сказал, что «мать – это навсегда», во мне что-то возмутилось сначала, а потом так спокойно стало. Я подумала, что и дочь – это навсегда, меня нельзя выгнать. Из квартиры можно, а из жизни – нет. Даже если я не буду делать то, что она от меня требует, я все равно останусь ее дочерью. Может быть, в каком-то смысле еще больше ею стану. Просто потому, что наконец стану от нее отдельной. Не маминым придатком, которым была всю жизнь, живя рядом с ней, а самой собой. Наоборот, когда я смогу найти себя, только тогда дочь у нее и появится. Настоящая взрослая дочь, – она улыбнулась. – Знаешь, Ларка, он так трогательно про своего сына говорил, про нашего кардиолога. Он гордится им. И вот что я подумала: может быть, и моя мама тоже когда-нибудь сможет мною гордиться. Как ты думаешь? – она отвлеклась от чистки картошки – Ларка собиралась пожарить драники, – повернулась к подруге и удивилась, застав ее в непривычной позе. Ларка стояла у окна, смотрела на улицу, плечи опущены, но самое главное – она молчала, что бывало редко.

– Лар, ты чего? – Таня подошла и тихонько прикоснулась к плечу тыльной стороной ладони. – Чего ты? Плачешь, что ли?

Та нехотя повернулась, по щекам текли слезы, а в глазах стояла такая боль, что Тане стало страшно:

– Прости, моя хорошая, прости меня, я не подумала, что… про маму твою. Не подумала, – Таня неловко обняла подругу; хотелось сграбастать ее в охапку, но как сграбастаешь великаншу, когда сама почти воробей.

– Да нет, Тань, все нормально. Прав твой старик. Мать – это навсегда, даже когда ее уже нет. Но она же была… У меня она есть, даже если… я никогда не смогу ее обнять. Внутри есть, я ее чувствую, понимаешь? И от этого я никогда не буду одна. Я всегда с ней, а она – со мной.