СИМУРГ - Одолень-трава

– Ну что сорванцы! Будем праздничный салют устраивать? – оживленно спросил он и заулыбался, заранее зная ответ.

– Ура-а-а-а! – дружно завопили мальчишки.

– Тогда марш одеваться! На улице мороз кусачий! – скомандовал отец.

– Ура-а-а-а!

Иван рассмеялся.

– Что мы тут раскричались? И телефонного звонка-то из-за вас не слышно! – прервала восторг внезапно появившаяся на пороге Светлана.

В наступившей тишине послышалась мягкая трель телефона.

– Это все твоя мода! То ли дело мой будильник! – продолжал смеяться Иван.

– Да уж, его определенно слышит весь подъезд! – фыркнула Светлана и тоже рассмеялась.

Иван поднял трубку телефона:

– Слушаю!

–Слушай, слушай! Поздравляю с Новым годом тебя и твое шумное семейство! – прокричал весело Марьин голос.

– И тебя с наступающим праздником! Здоровья, счастья!

– Да уж, счастье есть, да не про мою честь, – засмеялась Марья.

– Вот, я его тебе и желаю от всей души! – голос Ивана зазвенел, как сталь.

– Спасибо! И вам добра и смеха веселого!

– Этого-то у нас хватает! – подхватила Светлана.

– А ты маму поздравила? – вдруг спросил Иван.

– Да, нашу Валюшу я поздравила! – весело ответила Марья.

– Марья!

– Ой, забыла снова, больше не буду! – фыркнула Марья в ответ.

Иван промолчал…

Уже через две минуты шумное семейство было во дворе.

– А почему Марья маму Валюшей называет? – положив голову мужу на плечо, спросила Светлана, глядя в небо на яркие брызги салюта.

– Не знаю…, – соврал Иван. – Прихоть детская осталась…

– Почему же, тогда, ты каждый раз сердишься на нее за это?

– Не знаю…– удивился Иван вопросу.

Он действительно не знал, почему он всегда злится в этот момент.

И вдруг в ночном небе, за цветными рассыпающимися звездами он увидел портрет женщины, написанный Марьей очень давно…

А память старательно вырисовывала каждую мелочь, проскакивая десятилетия…

Маленькая комнатушка с цветочками на окне. Аккуратно заправленная кроватка. Простые тканые половички на полу. Деревянные полки на стене, на которых красовались неумело сшитые игрушки, и самодельный мольберт посередине, который Ванюшке казался огромным.

Он помнил, как Степан старательно зачищал на нем все шероховатости, как примерял, устанавливал, как радовались Машуня с Валентиной…

– Степан, ты же перестарался! Нашу птаху из-за него и не видно вовсе! – смеялась Валентина.

– Пущай творит ребенок, коли душа просит! – басил Степан. – Больше простору – лучше!

Ванюшка стеснялся Степана. У него дух захватывало, когда огромные ручищи поднимали его высоко над землей. Он смотрел в зеленые, смеющиеся глаза приемного отца и сжимался в комок…

– Эк, ты, бояка, аки девка красная! Ну-ка, покажь лучше нам истребитель! – смеялся Степан добрым смехом.

И Ванюшку, будто бы расправлял и разглаживал какой-то теплый поток доброй силы, идущий от Степана, и он бесстрашно раскидывал руки, чувствуя защиту.

А память все старалась…

– Ну, чего тут сегодня у нашего художника? – важно спросил Ванюшка, копируя голос Валентины и заглядывая Машуне через плечо, но вдруг быстро отскочил, округлив глаза:

– О-о-х, как это?

– Что? Что такое? – испугалась Машуня.

Ванюшка судорожно сглотнул, вцепившись в пуговицу на рубашке…

На него с портрета смотрели глаза их родной матери…

– Красивая у меня тетенька получилась? – спросила расстроенная сестренка.

– Красивая… – прошептал Ванюшка.

– Вроде тебе и не нравится вовсе…– надула губы юная художница.

– Очень нравиться… подари мне рисунок… – заторопился Ванюшка, снимая портрет.

– Бери, не жалко, еще нарисую,– ответила Машуня.

– Только не такую, а другую тетеньку, ладно? – c надеждой в голосе спросил Ванюшка.

– Ладно, одно и то же рисовать даже не интересно, – согласилась сестренка.

А после этого, забившись в сено на сарае, Ванюшка долго разглядывал портрет и плакал…

– Иван! Замечтался! – послышался откуда-то издалека голос Светланы.

Он отвел глаза от темного, уже не искрящегося тысячей огоньков неба, и тяжело вздохнул.

– Идемте домой…– тихо позвал Иван свое семейство…

Наутро Иван проснулся от веселой суматохи в прихожей.

Он быстро сел, и от неловкого движения, причинившего обжигающую боль, заскрежетал зубами.

– Не пристало командиру спать до обеда! – весело засмеялся Митька, протягивая руку, показавшемуся в дверном проеме Ивану.

– Да они теперь решают, когда мне спать, а когда нет, – кивнув на ноги, сказал виновато Иван.