Алекс Ведов - Вверх по течению. Записки аутсайдера

Насколько себя помню, всегда был таким. Я бы так обозначил преобладающее чувство самого себя в этом мире: инородное тело.

Как-то, читая афоризмы румыно-французского философа Эмиля Сиорана, встретил следующее признание: «Я прожил жизнь с непреходящим ощущением того, что я нахожусь где-то очень далеко от того места, где действительно должен быть». Вот то же самое могу сказать и о себе, с той только разницей, что жизнь свою пока прожитой не считаю.

Я всю сознательную жизнь чувствовал себя резко обособленным от внешнего мира, отделённым некоей незримой перегородкой. Причём перегородкой очень избирательно и плохо проницаемой, особенно извне вовнутрь. Что всегда являлось и является для меня источником многочисленных проблем и сложностей, мало кому присущих.

Например, я кажусь себе чем-то настолько иным по отношению к окружающей среде, что самому удивительно, что я ещё способен как-то с ней взаимодействовать и производить в ней какие-то изменения. Главным образом в силу данного обстоятельства любая предметная деятельность для меня сложнее, чем для большинства других людей. И в инженерной специальности, которую я получил в вузе, мне, наверное, было бы сложно стать эффективным специалистом именно из-за этого крайне слабого соприкасания с материальной стороной действительности.

Я практически лишён того, что называется «чувством собственника». Рассудком понимаю, что обозначается словами «твоё» и «моё», но вот инстинкта обладания чем-то (а уж тем более кем-то ) у меня нет.

Забегая несколько в сторону: я далёк от анархизма и радикальных левых идей. Я не считаю, как Прудон, что всякая собственность есть кража, и не отождествляю её по-марксистски с грехом. Но идея собственности – такая, казалось бы, естественная для всех людей – мне чужда, так сказать, метафизически. В её основе я не вижу больше, чем сумму социальных соглашений, условностей. Это всё только на поверхности, на периферии; а глубже, в основе бытия, нет ничего, что им бы соответствовало.

Конечно, без разграничения «твоё» и «моё» в обществе не прожить. И, как и все, формально я владею чем-то: какими-то вещами, жильём, деньгами. Но совершенно не чувствую, каким образом что-нибудь из всего этого может быть моим, частью моего существования. Как вообще что бы то ни было в окружающем мире может быть моим , принадлежать мне, если сам я не принадлежу этому миру?

Даже собственное тело часто кажется не принадлежащим мне, чем-то посторонним по отношению к тому, кто обитает внутри него и называет себя «Я». Никогда я не мог ни ощутить, ни представить, каким образом всё, что я называю «самим собой», может быть результатом каких-то физиологических процессов.

Наверное, следствием этой же изолированности является и другое свойство, которое всю жизнь отмечаю в себе. Обладая живой восприимчивостью, будучи от природы довольно-таки впечатлительным и наблюдательным, я перевариваю впечатления и делаю из них какие-то жизненно важные выводы (особенно те, что касаются обыденности, чисто житейской стороны существования) заметно медленнее, чем другие. Как будто всё это во мне слишком долго усваивается и созревает. Правильное осмысление каких-то событий приходит ко мне, как правило, со значительной задержкой, а то и с опозданием. Из-за этого я часто выглядел (и выгляжу до сих пор) во многих ситуациях заторможенным и даже тупым. Смею надеяться, таковым (по крайней мере – во всём и до такой степени, как может показаться) не являясь.

*

Среди людей я очень часто кажусь сам себе незваным гостем, попавшим на чужой пир по недоразумению. Или так: сторонним наблюдателем, который находится не ниже и не выше, а именно в стороне. Даже в кругу близких людей я не чувствую себя до конца «своим». Между мною и другими всегда большая или меньшая дистанция, кем бы эти другие мне ни приходились. И родственные чувства тут не исключение: не то чтобы у меня их нет; но для меня они никогда не были чем-то настолько значимым, чем являются, по-видимому, почти для всех нормальных людей. Я, в отличие от многих, не знаю, что такое привязанность к родне, к «своим по крови».

Никогда не мог я ощутить себя частью какой-либо компании или коллектива, да и любой общности людей, какую бы роль ни случалось мне там играть. Собственно, и ощущать себя частью мира (да чего бы то ни было) – каково это – мне почти незнакомо, хотя умом понимаю.

В любой социальной роли я чувствую себя как чужестранец в незнакомой стране. Она мне кажется чем-то вроде неудобной и душной маски, которая отторгается всем моим существом, но которую вынужден иной раз надевать и носить. Чтобы играть ту или иную роль (а без этого никому не прожить), мне всегда приходится совершать над собой некое внутреннее усилие, граничащее с насилием.