Алекс Ведов - Вверх по течению. Записки аутсайдера

Под любыми предлогами он будет уклоняться от того, чтобы учить других. А если приходиться делать это, то через силу, скупо и с минимальной отдачей. Примерно как скряга жертвовал бы на благотворительные цели. Даже что-то объясняет такой крайне неохотно, как будто делает огромное одолжение. Ему так приятно осознавать себя уникальным, своего рода жрецом. Я даже придумал для обозначения такого сотрудника условное обозначение – «колдун». У меня такие колдуны всегда вызывали смесь жалости и неприязни.

Заядлые театралы . Близко с этой публикой общаться не приходилось. Разве что в студенческое время встречал в своей среде любителей смотреть и устраивать самим всякие театрализованные представления. По молодости чем только человек не увлекается. Кто-то обожает театр, сам хочет играть роли – и на здоровье. Для этого нужен особый психический склад.

Может быть, это постыдно, но признаюсь: я никогда особо не любил сценическое искусство. Ни театр, ни балет, ни оперу, ни оперетту. В театре бывал считанное число раз, а оперу и балет наблюдал мельком только по телевизору. И совершенно не тянет наблюдать, что называется, вживую. Вероятно, потому, что я предпочитаю во всём естественность, а в этих областях значительна доля условности. Театральности же, на мой взгляд, и так в жизни всюду хватает.

Это как в случае с классической музыкой. Театрал пренебрежительно заметит: чтобы понимать и ценить, надо много смотреть, надо прочувствовать, надо вживаться, надо воспитывать это в себе, холить и лелеять. Но вот действительно ли надо всем и каждому? Всё в жизни не охватишь, и, наверное, лучше направить своё внимание на то, что тебе интересно. Само по себе, без чьих-то нудных нотаций на тему, почему тебе это должно быть интересно.

Собственно, против театра ничего не имею. И признаю: да, древнее и сложное искусство. Традиции, школы, специфическая среда и прочее – огромный культурный слой. Относительно замкнутый мир, живущий по своим законам и впускающий отнюдь не каждого. Раз существование всего этого соответствует потребностям многих достойных людей, значит это оправдано.

Но я никогда не понимал, если кто-то, сам не артист, не режиссёр – живёт всем этим. Не пропускает ни одной новой постановки в своём провинциальном театре, интересуется только театральными событиями, обсуждает известных артистов, вращается в кругу таких же фанатов, когда все разговоры только об этом и вокруг этого.

Ведь как бы ни была, по мнению поклонников Мельпомены, высока эта цитадель искусства, она является только имитацией жизни. К тому же ограниченной по выразительным средствам. Уж если на то пошло, кино, на мой непросвещённый взгляд, способно имитировать жизнь намного полнее и точнее (если это хорошее кино).

Но и это – личное дело каждого. Если кому-то происходящее на сцене способно доставить полный спектр переживаний, заменить остальные радости – опять-таки, на здоровье. Хуже, если такой театрал считает себя и других театралов особой кастой, приобщённой к великому и прекрасному, этакой немногочисленной богемой. А ко всем остальным относится свысока, считая их обывателями, которым эти вершины недоступны. Иной раз читаешь или слышишь: поражаюсь, мол, как можно не ходить в театр, фи! Как будто это равносильно тому, чтобы не мыться. А я подозреваю, что на самом деле каждому второму их тех, кто так говорит, как раз и нужны непросвещённые массы не ходящих в театр, чтобы на их фоне упиваться собственной утончённостью.

Подобное отношение к окружающим вообще встречается достаточно часто. Ведь так приятно иметь повод думать, что ты выше других в том или ином отношении. Но из всех видов снобизма именно такой – театральный – пожалуй, самый распространённый. Ведь чтобы его в себе культивировать, нужно не очень-то много усилий: всего лишь быть заядлым театралом.

Культ знати и их образа жизни . Не знаю, как у других, а у меня всё, что связано с великосветской жизнью прошлых веков и выставленное напоказ, вызывает устойчивую и однозначную реакцию: глухое неприятие. Даже простое упоминание об этом. Для меня всё это чужое, бесконечно чужое.

Это чувство неизменно возникает у меня при посещении дворцов и музеев, при созерцании всей этой роскоши, всех этих пустынно-гулких помпезных залов с расписными стенами и паркетами, колонн, статуй и тронов, гобеленов и лепнины, массивных позолоченных люстр и тяжеловесной блестящей утвари. И этих бесчисленных портретов (опять-таки в золочёных рамах), с которых взирают румяно-лощёные, самодовольно-благодушные лики всяких герцогов и графинь.