Андрей Пузырей - Психология. Психотехника. Психагогика

Но тут-то и начинаются вопросы, ради которых мы, собственно, и обратились к работе Фернандеса, – вопросы, которые будут мостиком к чтению Фуко, к пониманию его мысли и, тем самым, – через чтение Фуко и через работу с его текстами, – вопросы, которые будут, могут стать также и инициацией работы над нашей собственной мыслью – перед лицом ее современных проблем.

Ибо уже случай психоанализа, взятого через призму его культурно-исторической (по типу – трансцендентальной) критики Фернандесом, но (забегая вперед) с еще большей ясностью – случай рассуждений самого Фернандеса, критически взятых уже через призму генеалогической критики психоанализа Фуко, – эти случаи, продумывание их приводят к пониманию того, что самая рефлексия фундаментальных предпосылок мысли, конститутивных эвиденций сознания требует радикальной трансформации этой мысли.

Уже попытка мысли отдать себе отчет в своих предпосылках предполагает ее вовлечение в работу над собой – работу, требующую не только усилия, но и отваги, поскольку такая работа требует от мысли всю ее целиком, требует, чтобы мысль целиком ставила себя на карту. Работа эта сопряжена для мысли с риском: она не только не гарантирует достижения цели, но не гарантирует даже благоприятного для самой мысли исхода этого ее «приключения»; не гарантирует прохождения мысли через точку своей тотальной «катастрофы», не только уже в нейтральном (в духе современной математической «теории катастроф»), но и в самом что ни на есть драматическом смысле – в смысле прямо-таки гамлетовского для нее вопроса: «быть или не быть» ей дальше как мысли. Вопроса о том, сможет она или нет собрать себя – заново и на новых основаниях, пройдя через точку своего «перелома», «разрыва». Как сказал бы Мераб Константинович: пройдя через точку своего «второго рождения» и в новом месте, или, если угодно: в новом мире.

Но вернемся к размышлениям Фернандеса о «норме» и попытаемся отдать себе отчет в стоящих за этими размышлениями – скрытых, по видимому, от самого Фернандеса – предпосылках его мысли.

Итак, первое, что пытается сделать Фернандес, развертывая свою оппозицию психоанализу, – это заставить признать «случайность» (или, точнее, следовало бы сказать – произвольность) принятых психоанализом и реально обращающихся в нем, «работающих» в его практике представлений о «норме». «Произвольных» – поскольку, забегая вперед, следовало бы сказать, что представления эти, быть может, как раз не случайны, но, напротив, глубоко мотивированы, но мотивированы не имманентным опытом самого психоанализа, а внешними по отношению к нему инстанциями и силами. Такими, в которые он оказывается встроенным в качестве одного из элементов, которые лишь используют культурную и историческую релятивность представлений о норме (в этом смысле – их «случайность») для того, чтобы реализовывать – с помощью многих и многообразных своих механизмов – то из этих представлений, которое позволяет им наиболее эффективно отправлять свои стратегии.

А дальше ход Фернандеса состоит в том, чтобы, продемонстрировав произвольность принятых психоанализом представлений о норме, выставить и утвердить в противовес им, как имеющие не меньшее право на существование, альтернативные представления – такие, в рамках которых как самые гомосексуальные отношения и формы интимной жизни, так и соответствующая душевная и телесная конституция человека выступали бы и признавались бы (и со стороны их носителей, и со стороны общества) в качестве нормальных, таких же «нормальных» («good as you» – как иногда «расшифровывают» самое английское слово gay»), как и общепризнанные в качестве таковых (и научно обоснованные, то есть: утвержденные и оправданные в качестве таковых, положим, тем же психоанализом) гетеросексуальные ориентации и отношения.

Вообще говоря, тип обоснования – как «аномальности», так и, напротив, «нормальности» гомосексуальности – сам по себе в данном случае неважен. Он может быть, конечно, совершенно отличным как от психоаналитического, так и, наоборот, от того, который применяет в полемике с психоанализом тот же Фернандес.

И случай психоанализа интересен и важен тут потому, что на его примере можно продемонстрировать – как мы это и увидим, обратившись к чтению Фуко, – одну чрезвычайно важную для психологов вещь: реальную «встроенность» в аппараты и механизмы власти, «ангажированность» властью «даже» – это «даже» тут приходится брать в выразительные кавычки, поскольку в действительности именно они-то и оказываются прежде всего ангажированными! – даже тех форм психологии и психопрактик, которые по своему самосознанию и по видимости, внушаемой ими вовне, являются, казалось бы, радикально противостоящими власти и ее механизмам, «борющимися» с ними, являются «революционными», а не «консервативными» (прошу прощения за эти, быть может, у кого-то вызывающие аллергию слова), – это во-первых; ну и, во-вторых, потому, что именно с ним, с психоанализом, оказываются соотнесенными те «альтернативные» – и столь характерные, опять же, для самых, казалось бы, радикальных «контр-культурных» движений в современном обществе – представления о «норме», которые, как выходит на поверку, по крупному счету не только не являются действительной альтернативой прежним представлениям, но, напротив, как и они, – сколь бы это ни казалось невероятным! – оказываются также «встроенными» в существующие стратегии власти, оказываются только способами и средствами, с помощью которых власть может более эффективно эти свои стратегии осуществлять.