Жан Абитболь: Власть голоса

Закон требует, чтобы вердикт был вынесен присяжными единогласно, это значит, что из множества голосов разрешается оставить только один, вынуждая рассматривать доказательства только под одним углом, без всяких нюансов. Существует опасность, что внутреннее убеждение создается всего лишь из набора субъективных данных, которые все члены жюри присяжных воспринимают как объективные факты.

Вернее сказать, противостояние

Это молчание, которое укрепляет в сознании слушателя внутреннее убеждение, не может не напомнить немой крик одного написанного текста. Когда Эмиль Золя 13 января 1898 года выразил свое внутреннее убеждение в невиновности Дрейфуса в ежедневной газете L’Aurore , он пользовался формулой правосудия; его «Я обвиняю», хоть и на бумаге, прозвучало так громко, что пробудило в обществе самосознание. В своем открытом письме президенту Феликсу Фору Эмиль Золя заставил услышать свой голос со всеми его вибрациями. Он настолько активно использовал все средства ораторского искусства, что даже сегодня этот текст мы скорее слушаем, а не читаем.

В этом обращении он говорил от первого лица, без всяких оговорок, используя только глаголы действия. Его решимость измеряется тем, как много употреблял он твердых, энергичных и точных выражений, не прибегая к намекам. Он брал на себя риск: он об этом говорил и это знал. Его «Я обвиняю», словно неоднократно вбитое молотком, не отличается разнообразием, это защитительная речь, но одновременно и обвинительная.

Эмиль Золя бросал вызов читателю, брал его в свидетели. Его стиль патетичен, но не лишен иронии: таково оружие, выбранное Золя в этой письменной дуэли, в которой, однако, звучит его живой голос. Ритм этого текста – ритм разговорного языка. Мы почти слышим, как он переводит дыхание. Статья «Я обвиняю» – выдающийся пример ораторского красноречия, но не занесенного в протокол, а записанного на бумаге. И благодаря этому голос Золя пережил XX век.

Два часа пополудни, палящее солнце затопляет Марсель в этот июньский день, когда начинается судебный процесс. Зал суда переполнен, атмосфера накалена до предела. Несмотря на то что под потолком работают вентиляторы, во Дворце правосудия очень жарко. С небритым угрюмым лицом, обхватив лохматую голову руками, в сером пиджаке, черных брюках и голубой рубашке, обвиняемый уже сидит в своем боксе, отгороженном от зала. В этом гуле, когда каждый норовит высказать свое мнение, начинается процесс. В зал входят председатель суда с двумя судьями, и судебный распорядитель объявляет зычным голосом: «Встать! Суд идет!» Все встают с мест. Воцаряется торжественное молчание. Протокольное облачение впечатляет: председатель в красной мантии, два члена суда – в черных. Они занимают места за столом на возвышении, который, словно крепостной бастион, нависает над залом. С него на голову подозреваемого скоро обрушится обвинительный приговор. В свою очередь, усаживаются прокурор в черном и адвокат-защитник. Девять присяжных – ремесленники, учителя, лавочники, отобранные по жребию, – уже сидят на отведенных им местах за барьером. На плечах этих простых граждан лежит ответственность судить человека, скорчившегося на скамье подсудимых.

Процесс начинается. Все по очереди что-то говорят. Во власти голоса обвинить невиновного или оправдать виноватого его вибрации служат оружием в бою. Власть этого голоса зависит от баланса между хаосом и гармонией, между согласованностью и непредсказуемостью, между конфликтом и компромиссом. Председатель просит обвиняемого встать, назвать себя, сообщить свою профессию, дату рождения, адрес проживания. Наступает напряженный момент. Присяжные познакомятся с обвиняемым, когда он заговорит; голос раскроет его эмоциональный мир суду и публике. Если его голос неприятен, все легко поверят в его виновность, если привлекателен – в невиновность. Вот обвиняемый оживляется и громко произносит свое имя. С этой минуты он начинает существовать.

Раздается еще один голос: это секретарь суда зачитывает обвинительное заключение, подготовленное прокурором на основании фактов, полученных от следователей марсельской полиции, от специалистов по судебно-медицинской экспертизе и некоторых свидетелей.

«Примерно в 6 часов вечера в своем доме, на кухне, г-н Поль Дюпон, 36 лет, вооружившись ножом, нанес им четыре удара своей жене: три – в живот, один – в грудь. Затем он взял пластиковый пакет и надел его на голову г-жи Дюпон, 32 лет. Пакет он затянул на шее ремнем, чтобы не слышать стонов умирающей жены, после чего дождался наступления ее смерти».