Алексей Лызлов - Психология до «психологии». От Античности до Нового времени

А теперь о том, как устроена кантовская этика. Кант обращает внимание на то, что поступки порядочного человека не могут определяться теми условиями, в которых человек оказался. К примеру, человек попадает в плен, и он может или выдать своих товарищей, попытавшись тем самым сохранить себе жизнь, или не выдать, но тогда его будут пытать и расстреляют. Что можно сказать о человеке, который не выдает? Его поступок не определяется условиями, в которых он оказался. Что бы с ним ни делали, чем бы ни угрожали, он товарищей не выдаст. Возникает вопрос: чем же тогда определяется его поступок?

Ответ, который дает Кант, таков: автономно самоопределяющейся волей. По отношению к чему эта воля должна быть автономной? По отношению к содержательным (причем принадлежащим как внешнему, так и внутреннему миру) характеристикам ситуации. Как можно представить тогда этическое требование, которое предъявляет себе такая автономная воля? Кант предлагает следующую формулировку такого требования (которое он называет категорическим императивом): поступай так, чтобы максима твоего поступка могла стать всеобщим законом. (Максима – это принцип, реализуемый поступком.) В другом месте Кант несколько уточняет: поступай так, чтобы ты мог желать, чтобы максима твоего поступка стала всеобщим законом.

Таким образом, по Канту, я поступаю нравственно тогда, и только тогда, когда принцип, которому подчиняется мой поступок, можно было бы сделать принципом, согласно которому поступали бы люди во всякой ситуации и всегда. Поступая нравственно, я не утверждаю своей исключительности, не претендую быть Юпитером, которому позволено то, что не позволено быку. Такая претензия на исключительность, по Канту, всегда безнравственна и всегда как бы паразитирует на всеобщности, без которой не может существовать, ведь для того чтобы стать исключением из общего правила, должно для начала быть это правило. Нравственный поступок, напротив, несет в себе утверждение моего равенства с другими людьми в качестве свободного, нравственного существа. В отличие от способностей, в отличие от характеризующих человека черт и качеств, свободы, а значит, и нравственности как осуществления свободы не может быть больше или меньше. Невозможно быть более или менее свободным. Можно быть свободным или свободно отказываться от свободы. Невозможно поступать более или менее нравственно. Можно поступить нравственно или безнравственно.

Утверждаемая нравственным поступком всеобщность также означает следующее. Я поступаю нравственно тогда, когда со всей ответственностью могу утверждать, что считал бы данный поступок правильным независимо от того, в какой роли я бы находился. Например, на войне взводу дают команду расстрелять военного преступника. Если приводящий приговор в исполнение солдат считал бы такой порядок действий правильным, даже если бы он сам совершил подобное преступление и расстреливали бы его, и если бы он был отцом расстреливаемого и т. д., тогда его поступок можно считать нравственным. Если же нет, если, например, попади он сам на место расстреливаемого, он стал бы молить о милости и считал бы, что расстреливать его не следует, нравственным для него будет отказаться расстреливать преступника и самому за это пойти под трибунал.

Очень кратко сказав о второй «Критике» Канта, «Критике практического разума», перейдем теперь к еще более краткому рассмотрению его третьей «Критики», «Критики способности суждения», посвященной априорным основаниям эстетического восприятия, восприятия прекрасного и возвышенного. Мы акцентируем здесь лишь несколько моментов этой замечательной книги, крайне важной для всей последующей эстетики.

Говоря о восприятии прекрасного, Кант указывает на крайне важную его характеристику. С одной стороны, как и всякое восприятие, эстетическое восприятие всегда направлено на некоторый предмет и сообразуется с ним. Как и всякое восприятие, оно решает определенную задачу, и для эстетического восприятия это задача воспринять прекрасное как таковое. Эстетическому восприятию как сообразующемуся с решением этой задачи присуще поэтому то, что можно назвать целесообразностью. Но это целесообразность особого рода: ей не соответствует никакой конечной цели, достижение которой означало бы, что данная задача окончательно решена. Решая другие задачи, например оценивая стоимость произведения искусства, с тем чтобы его продать, мы имеем такую цель: назначить такую цену, за которую это произведение купят. Но здесь мы относимся к произведению искусства не эстетически. Эстетическое же восприятие можно характеризовать как такое, которому присуща целесообразность без цели. При этом прекрасное, будучи воспринято как таковое, вводит наши душевные силы в свободную игру.