Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

У нас нет огромного состояния. Мой дед, который первым прибыл сюда, был поэтом. В этом крае он больше денег потерял, чем заработал. Мы обязаны сохранять то, что у нас осталось. Так, мы еще сможем совершать добрые дела, помогать рабочим.

Мать говорила о рабочих с тем же почтением, с которым говорила о святых. Я чувствовала, что и те, и другие были ей необходимы для надлежащего исполнения религиозных обрядов. Если подавать милостыню одним и молиться вторым, в конце концов можно было попасть в рай.

Некоторые рабочие в течение всего года жили со своими семьями на ферме. В главном дворе у них были жилища с водой и электричеством. Эти люди в большинстве своем рождались и умирали там, оставляя после себя своих отпрысков. Я играла с детьми Бардеда, а сам он играл с моей матерью, его отец играл с моей бабушкой, дед – с прадедом и так далее – уже более ста лет. Я больше знала о рождениях, смертях и браках в их семьях, чем в своей, которая частично жила во Франции, слишком далеко, в холоде, в неизвестности. Эти рабочие целиком находились под нашим покровительством. Мы делили с ними все, кроме своей крови, денег и земли.

Первые колонисты много потрудились, чтобы сделать эту землю пригодной для пахоты. Они осушили болота, кишевшие гадюками и малярийными комарами. Они выкачали соленую воду, пропитавшую поля вдоль побережья. Затем они эти поля осушили, чтобы сделать их плодородными. Они гибли от труда под палящим солнцем. Они умирали от малярии и усталости так, как умирают первопроходцы из легенд, – в доме, который они построили собственными руками, в любимой кровати, привезенной еще с прежнего места жительства, с крестом на груди, окруженные детьми и слугами. Одним они оставляли в наследство красную землю и желание обрабатывать ее дальше (ибо она становилась такой прекрасной, когда ее покрывали ряды виноградников, апельсиновые сады, огороды), другим – уверенность в завтрашнем дне (они никогда не будут голодать, они никогда не будут ходить голыми, на старости лет их будут чтить, как почитают предков; если заболеют, за ними будут ухаживать) и многое другое, если те будут услужливыми и верными. Все плакали, а слуги, может, даже пуще, чем дети, ибо переделить эту землю, отвоеванную у неплодородия, было очень трудно. Так передавалось из поколения в поколение…

Когда моя бабушка собиралась посетить ферму в момент сбора винограда, начинались большие приготовления. Кадер за рулем автомобиля в форме шофера ехал вдоль аллеи оливковых деревьев, ведущей от шоссе к дому, сигналил и поднимал пыль столбом. Из красноватого облака он триумфально выныривал во двор, обильно политый водой, вычищенный, подметенный, сияющий. Рабочие, их жены и дети, с восторгом ожидающие в течение уже долгого времени, бежали за автомобилем. Моя бабушка выходила, и все тут же бросались к ней целовать ее руки и одежду. Даже для тех, кто был старше ее, она была почитаемой старухой, матерью («Ма»). Бабушка смеялась, выслушивала их новости, в свою очередь извещала их о каждом из своих сыновей. Она осматривалась вокруг, видела, что все чисто, солидно, надежно, незыблемо. Она родилась здесь, точно так же, как и те, что окружали ее, они знали друг друга всегда.

Сбор винограда был событием, к которому готовились весь год. Люди усердно работали, чтобы собрать хороший урожай. Каждый день за окном можно было видеть то дождь, то град, то ветер, то солнце. И под всем этим – бесконечные ряды винограда, который рос то благополучно, то страдая от своих виноградных недугов. Мой дядя без устали командовал рабочими, направляя их усилия на то, чтобы все поля были добротно вспаханы, все растения – хорошо обрезаны и удобрены.

Как только грозди созревали, объявлялся наем рабочих на сбор урожая. Таким образом, сотни людей находили себе работу почти на десять дней.

Сборщики приходили небольшими группами. Часто они шли пешком несколько дней подряд. Утром, когда открывались большие ворота, их можно было увидеть сидящими под эвкалиптами. Они встречались здесь с родственниками, друзьями. Сезонных рабочих постоянно поставляли одни и те же семьи.

В период сбора винограда уже с четырех утра во дворе царила суета. Выводили лошадей и мулов, запрягали их в повозки. Погреб был освещен, как храм ночью. Большие бродильные чаны, трубы, медные краны были начищены до блеска. Группы, которые должны были работать на самых отдаленных участках, теснились на телегах и исчезали в темноте. Как только они приедут на место, придет рассвет, взойдет солнце. Оно осветит лица под соломенными шляпами и тюрбанами, предвосхищая наступление дня с его мухами и кузнечиками. И тогда на всем пространстве равнин и ложбин можно будет увидеть людей, сгибающихся в три погибели, чтобы облегчить груз виноградника, чье тяжелое «вымя» провисало до земли.