Мари Кардиналь - Слова, которые исцеляют

Каждое утро, к десяти часам бабушка устраивалась под оливой вблизи погреба. Хотя она надевала на голову шляпу с широкими полями, она раскрывала еще и зонт, чтобы лучше защититься от солнца, так как была рыжеволосой и белокожей, что было характерным для нашей семьи. Она носила легкую одежду из белого полотна, сиреневого или голубого муслина, которая развевалась, оголяя ее плечи и руки. Перед креслом, сплетенным из веток пальмы, ставили стол и большие весы. Сидя за мятным чаем, она встречала мелких арабских землевладельцев из округов, у которых было слишком мало винограда, чтобы иметь свой собственный погреб и делать собственное вино. Они продавали свой виноград моей бабушке. Некоторые из них были такими же старыми, как и она. Перед встречей с ней они принаряжались, надевали белые шаровары, белый тюрбан и белую рубашку, желтый, лиловый или черный атласный жилет и широкий китель из пахнущей чистотой шерсти экру. Поверх кителя, в футляре из красной кожи, висел особый маленький нож, используемый как для нарезания хлеба, так и для того, чтобы дать сдачи обидчику. Они приносили по несколько корзин винограда, иногда целую повозку. Кончиками пальцев они прикасались к протянутой руке бабушки, затем подносили указательный палец к груди. Она делала то же самое. После этого они, смеясь, хлопали друг друга по плечу и спине. Они были хорошо знакомы. Когда бабушка была маленькой, она меняла свои колечки и браслеты на местные пироги с медом и финиками или ржаной хлеб, который приносили в большом клетчатом платке. Так они сохранили обычай обмениваться сокровищами. Сейчас они приносили виноград, плоды своего труда за целый год, в обмен на несколько банкнот и несколько монет. Они внимательно наблюдали за взвешиванием, затем садились на землю по-турецки и, не произнося ни слова, скручивали папиросу. Со знанием дела они смотрели на хождение в погреб и обратно и на количество винограда у других продавцов. Все знали, что так сейчас было повсюду, на протяжении сотни километров.

Ферма становилась центром вселенной.

Дни стояли горячие, утомительные для мужчин. Край был охвачен лихорадкой получения прибыли: сбор винограда означал миллионы для одних, несколько сотен для других. Большие чаны наполнялись один за другим. В первых, уже наполненных, жидкость начинала бродить: на ее поверхности образовывалась густая розовая пена. Скоро будет молодое вино. Натуральное, шипящее, крепкое, служащее для купажа французских вин. Рабочие не пили – религия не позволяла, но они знали, что от качества вина, которое они производили, зависит жизнь их самих и жизнь семьи. Те, кто работал в погребе, были очень сосредоточенны и внимательны. Они должны были быть абсолютно чистыми и, если на дворе царили пыль, мухи, запах навоза, виноградного сусла и пота, то внутри господствовали свежесть и лабораторная чистота. Все мылось струями воды, проходы между бродильными чанами терлись щетками из корней пырея, толстые колеса, с помощью которых закрывались дверцы чана, поблескивали то здесь, то там, в полумраке. Шум от машин, захватывающих грозди, забрасывающих их в аппарат для выдавливания, а затем измельчающих и отжимающих, был адский.

Утро заканчивалось. Ни шума, ни суеты. Но тайные занятия, шуршание, глухие колебания сохранялись с самого рассвета. Трепещущая, подобно крыльям стрекозы, обстановка. Втихомолку готовились к празднику сбора винограда. Главным были кускус и баран на вертеле. Ямы уже были вырыты, дрова для горячих углей приготовлены.

Баранина, нарезанная кусками, нанизанный на шампуры шашлык – все было разложено вдоль стены у входных ворот, все было готово для жарки; ряд был длинным! Женщины суетились вокруг кускуса, приготовляемого во дворе. Они были взвинчены – мужчины не должны были их видеть, ведь они сейчас были без «хаик» – традиционных, полностью закрывающих их накидок, без «хаджара», закрывающего их лица, но делали все возможное, чтобы обратить на себя их внимание. Самые молодые шли подглядывать за ребятами через заросли тростника в саду или через проем ворот и получали замечания от старших женщин, которым поручалось охранять их целомудрие.

В те дни много говорилось о великодушии моей семьи. В провинции знали, что у нас праздник сбора винограда был особенно пышным. Я чувствовала себя легко, сидела с женщинами и грызла изюм и жареный миндаль.

После обеда будет долгая сиеста в тени эвкалиптов, для пищеварения.

Затем, как только наступит вечер, начнется организованное рабочими гулянье, с песнями, танцами, большими кострами. Вся наша семья будет бросать им через окна большой гостиной пачки сигарет, зубную пасту, мыло с запахом пачулей, целлулоидные зеркальца, гребни, зубные щетки, дешевые украшения. Невиданная роскошь!