Мне всегда казалось ужасной ошибкой, что я не знаю всей своей жизни-до-себя и после-себя, что разобщен с Собой Целым — и разобщенность эта, чуется мне, и есть мое самое большое, самое главное одиночество.
Оглядываясь на освещенные тусклым светом отрывочных сведений ближайшие из родовых коридоров, ко мне идущих, замечаю (или выискиваю?.. притягиваю?..) знаки некоей неслучайности, намеки судьбы.
Вот предок по прозванью Клячко. (Мальчику из «Нестандартного ребенка», во многом похожему на меня, я недаром дал эту фамилию.)
Пришлый поляк, принявший иудаизм. Все российские и украинские Клячко и Кличко (и братья-боксеры) — его потомки.
Согласно историческим хроникам, был приближенным Ивана Грозного и по его приказу казнен в Москве на Лобном месте. Голову отрубили за то, что будто бы соблазнил одну из царских жен. Так ли было взаправду, Бог ведает, но всякий раз, как бываю на Красной площади, возле Лобного места начинает ныть шея, слегка уплывает сознание..
Потомок незадачливого соблазнителя, прадед Клячко в Конотонской округе известен был, как предсказатель и маг, к фамилии прибавляли, прозвище «Ворожба».
Другой прадед, Вольф Цирлин был музыкантом, пьяницей и гулякой, плодил детей в разных местах, я чем-то пошел в него.
Еще один прадед был, вероятно, немцем, белокурой бестией, донжуаном местного разлива из смешанной еврейско-немецкой колонии в селе Новополтавка под Николаевом. Прабабушка-еврейка с ним согрешила, но так ли было в действительности или только по подозрению, нельзя сказать точно.
Дед Израиль, родившийся от этого предполагаемого греха, был громадным светловолосым человеком с нордической внешностью. Невероятно мощный физически, первый силач Николаевской губернии. Играючи подбрасывал и ловил шестипудовые тюки.
Внушал страх: несколько раз, когда на него нападали в драке сразу по нескольку человек, хватал их по паре за шкирки, поднимал в воздух, ударял друг о дружку лбами и штабелями складывал на земле у ног.
По характеру был молчалив, угрюм, замкнут, суров. Честный трудяга, хороший слесарь. В многодетной семье отца — то ли прадеда моего, то ли нет? — был изгоем, с десяти лет выгнали учиться ремеслу и больше не допускали в дом, и детей его, и моего папу — тоже.
В первые послереволюционные годы большевистская партия направила деда, как достойного представителя рабочего класса, на работу парторгом, и не куда-нибудь, а в знаменитую московскую психиатрическую лечебницу имени Кащенко, куда и внучек спустя 30 с лишним лет пожаловал доктором.
Недолго музыка играла, на первом же врачебном обходе в буйном отделении, где дедушка в качестве партначальства сопровождал заведующего отделением, какой-то идейно возбужденный больной вылил ему на голову ведро горячего киселя, и дед с партработой завязал.
Подался опять в слесаря.
Но психиатрия настигла изнутри: 54 лет от роду, в конце войны, здоровяк-дед покончил с собой: отравился.
Произошло это в городе Кирове (Вятке), где дедушка работал на военном заводе. Дети — папа мой и сестра его Рая были далеко, на фронтах. Рядом была только бабушка Анна, простодушная, милая, добрая, но недогадливая..
Я был еще маленький, ни о чем не знал; бабушка и папа неохотно об этом рассказывали мне, даже взрослому. Какие-то столкновения на работе, в чем-то обвиняли без вины, как тогда всех… Чувствовал себя несправедливо гонимым, затравленным, одиноким, ну вот и все.
Наверное, сомкнулись внутри и образовали провал в черную дыру изгойство по жизни и тягостная обстановка. По скупым письмам чувствуется, как маялся, тосковал… Выдержал бы — до победы дожил бы, до радостной встречи. Мог бы еще увидать и меня подросшего, и другим внукам порадоваться, и любовь их принять и свою отдать.
А в начале войны погибла мамина мама, бабка Мария — Бабушка Солнышка, душегрейка нашей семьи, и не только нашей.
Вот ее лучистое лицо…
Была детским доктором. Перед войной — главным врачом московской детской Красно-советской инфекционной больницы в Сокольниках, там ее до сих пор помнят.
Ясный ум, дар врачебной любви к людям, проникновенное понимание, легкая твердость характера, сострадательность, юмор. Бабушка Солнышка делала неодиноким каждого, и в нашей семье тоже, особенно тяжелого характером деда Аркадия. С уходом ее все расползлось…
Во время войны лечила раненых от инфекций и сама заразилась сыпным тифом, сердце не выдержало..
Читать дальше