В целом самая большая трудность, которую Сидни испытала, рассказывая мне свою историю, заключалась в болезненном стыде из-за того, что случилось с ее жизнью. Как она выразилась: «Вы не можете представить, насколько унизительно признавать, даже просто признаться самой себе, что ты вышла замуж вот за такого человека».
– И я была не ребенком, когда сделала это. Мне было уже тридцать пять, не говоря о том, что я несколько раз объехала весь мир. Я должна была понять. Но я просто ничего не замечала, и это не только моя слепота: не думаю, что кто-то из тех, кто был рядом, заметил хоть что-нибудь. Сейчас все говорят мне, что им и в голову не приходило, что Люк так поступит. И у всех разные теории о том, «что не так с Люком». Было бы смешно, не будь это так неловко. Друзья списывают все на разные причины, от шизофрении до чего-то вроде синдрома дефицита внимания. Можете себе представить?
Неудивительно, что ни один человек не догадался, что у Люка просто нет совести, и поэтому он проигнорировал свои обязательства перед женой и ребенком. Поведение Люка не соответствовало никакому из образов социопатии, даже ненасильственной социопатии, потому что Люк, хотя и имел высокий IQ, был в сущности пассивным. Он не стремился перерезать кому-то горло в попытке достичь власти или богатства, ни буквально, ни фигурально. Он не был корпоративной акулой и совсем не походил на высокоскоростного Скипа. У него не было достаточной жизненной силы даже для того, чтобы стать обычным аферистом, или физической храбрости, чтобы грабить банки (или почтовые отделения). Он не был двигателем. Он был, по сути, антидвигателем. Его преобладающим стремлением было оставаться пассивным, избегать работы и иметь кого-то, кто обеспечил бы ему комфортный образ жизни. И он напрягался ровно настолько, чтобы достичь этой средненькой цели.
И как же Сидни наконец распознала его бессовестность?
Люк продолжал давить на жалость.
– Даже после этого действительно безобразного развода он все еще болтался вокруг дома, я имею в виду почти каждый день. Он снова снял никудышную квартирку и всегда спал там, но днем болтался у меня дома. Теперь я знаю, что не должна была пускать его, но мне стало его жаль, к тому же он теперь уделял больше внимания Джонатану. Когда он возвращался домой из детского сада, Люк иногда даже встречал его у автобуса, немного учил плаванию и что-то еще. Я ничего не чувствовала к этому человеку. Я действительно не хотела его видеть, но я и не встречалась ни с кем другим – вряд ли я теперь поверю другому мужчине, – и я подумала: нет ничего плохого в том, если Джонатан узнает своего отца, получит хоть немного внимания от него. Я подумала: стоит потерпеть ради этого. Но это была ошибка. Первой все поняла моя сестра. Она сказала: «У Люка нет никаких отношений с Джонатаном, у него отношения с твоим домом». Как же она была права! Я теперь уже не могла избавиться от него. Все стало ужасно, и сложно, и… противно. Было очень противно.
Сидни вздрогнула, затем сделала глубокий вдох и продолжила:
– Когда Джонатан был в первом классе, я поняла, что надо выгнать Люка из нашей жизни раз и навсегда. Просто не было покоя, не было… ну, я хочу сказать, – радости. Постоянно видеть рядом кого-то, кто настолько равнодушен к тебе, – это правда высасывает всю радость из жизни. Люк продолжал появляться. Он заходил в дом или устраивался поудобнее у бассейна, как будто все еще жил у меня, и меня это безумно напрягало. Я задергивала шторы, чтобы не видеть его. Это было сумасшествие. Потом я поняла: Джонатану тоже не хотелось, чтобы Люк был рядом. Я стала просить его уйти. Вот если бы я была у кого-то дома и меня попросили уйти, я бы сразу ушла, остаться – это было бы ниже моего достоинства. Но Люк так не считал. Он вел себя, будто не слышит меня, что было неприятно само по себе, или исчезал на какое-то время, а потом возвращался как ни чем не бывало. Все кончилось тем, что я стала кричать на него, угрожая вызвать полицию. И знаете, что он сделал?
– Он использовал Джонатана, – кивнула я.
– Верно. Откуда вы знаете? Он использовал Джонатана. Например, мы были у бассейна, все трое, и вдруг Люк заплакал. Во всяком случае, слезы полились настоящие. Потом он взял сетку, которую мы использовали для чистки бассейна, и начал чистить воду с видом страдающего мученика. Джонатан, глядя на него, тоже заплакал. Он сказал – и я это запомню на всю оставшуюся жизнь: «О нет. Бедный папа. Неужели мы должны его прогнать?» Услышав это, Люк посмотрел мне прямо в глаза. Это был самый жуткий взгляд, какой я когда-либо видела… как лед… это трудно объяснить. И я вдруг поняла, что для Люка это была игра, и я проиграла.
Читать дальше