«Интересно, что на эту тему думает Твиттер», – подумал я. И открыл Твиттер.
«#РейчелДолезал можно положительно ВЫСКАЗЫВАТЬСЯ о культуре без АПРОПРИАЦИИ [63]. Один тот факт, что ты не можешь это понять, говорит о том, что ты тупая расистка»; и «#РейчелДолезал всю свою жизнь жила с блэкфейсом [64], в моем понимании это шаблонный расизм»; и «Нужно нанести суперсильное средство, выпрямляющее волосы, на голову «#РейчелДолезал и не смывать. Пускай оно прожжет насквозь ее череп и расистский мозг»; и «Не ошибаемся: «#РейчелДолезал – эгоцентрированная, психически больная, расистка-социопатка». И так далее. На большее у меня не хватило сил. В соцсетях у нас есть шанс все сделать лучше, но вместо любопытства мы постоянно переходим к холодному, жесткому осуждению. В то утро мы ничего не знали о Рейчел Долезал. Может, она и была всем тем, что писал про нее Твиттер, но что такого плохого в том, чтобы немного подождать доказательств? Возможно, Рейчел Долезал читала все эти твиты и думала о самоубийстве. Такая вероятность существовала. Меня достало, что мы постоянно превращаем травмированных людей в свои игрушки. Так что я твитнул: «Невероятно сочувствую #РейчелДолезал и надеюсь, что с ней все в порядке. Мир практически ничего не знает о ней и ее мотивах».
Я уехал на ужин. Вдоволь пообщался с людьми за столом. Все шло отлично. Снова открыл Твиттер. Кто-то назвал меня белым супремасистом. Я вернулся к разговорам. Все были милы. Я снова открыл Твиттер. Кто-то выдавал себя за меня, написав: «Дилан Руф – отличный парень». Дилан Руф был расистом, убившим девять афроамериканцев в Чарльстоне, штат Южная Каролина.
Один парень сказал мне, что у меня нет никакого права вмешиваться в историю с Рейчел Долезал, потому что я белый и это не мое дело. И добавил, что, в отличие от нее, у него не было выбора – быть черным или белым. Будучи темнокожим, он каждый раз сталкивается с расовой предвзятостью, выходя на улицу. И он искренне злился на меня за то, что я вот так влез. Я объяснил свои мотивы – после того, как я тридцать лет писал о сложных людях, у меня было свое мнение на тему того, как к ним относиться. Но он был прав. Для всех укрепляющихся позиций я стал карикатурой.
Я пожаловался в Твиттер на человека, который, выдавая себя за меня, написал слова похвалы в адрес чарльстонского убийцы-расиста. Твиттер прислал ответ: «Мы не выявили нарушений политики Твиттера в отношении выдачи себя за другое лицо». Я ощутил вспышку ярости. Увидел, как кто-то написал: «Так странно думать, что что-то из того, что я напишу в этом маленьком окошке, может разрушить мою жизнь». Твиттер начал вдруг ощущаться, как компания, обреченная на провал – пугающая и даже опасная.
Мой друг-документалист Адам Кертис написал мне: «У меня есть одна извращенная теория, согласно которой лет через десять разные области Интернета станут чем-то вроде фильма Джона Карпентера – где среди руин будут свои банды воинов, со сложными кодами и сводами правил, – и все будут друг на друга орать. А все остальные ретируются куда-то на окраины Интернета, где можно двигаться дальше и менять мир. Думаю, эти окраины и будут великим, динамическим будущим Интернета. Но чтобы его построить, думаю, придется оставить позади этих воинов-троллей».
С меня хватит. Я удалил Твиттер.
Мир без Твиттера был ВЕЛИКОЛЕПЕН . Я читал книги. Воссоединялся с людьми, которых знал в реальной жизни, и встречался с ними за коктейлями. А потом вернулся в Твиттер.
* * *
Мне сказали, что я бы сделал себе одолжение и избежал огромного количества критики, если бы закончил книгу сводом правил, четко прописывающим, когда осуждение – это хорошо, а когда нет. Мне и в голову не пришла такая мысль, потому что это звучит как что-то, чем занимаются лайфстайл-коучи. И, в любом случае, для меня все довольно очевидно. В 2014 и 2015 годах начали появляться видео – из Стейтен-Айленда (Нью-Йорк), Фергюсона (Миссури), Уоллер-Каунти (Техас), – демонстрирующие полицейский произвол по отношению к цветному населению. Люди умирали: Эрик Гарнер, Майкл Браун, Сандра Бланд. В техасском Маккинни на видео попал полицейский, направивший пистолет на группу невооруженных темнокожих подростков, веселящихся на вечеринке у бассейна. Он грубо повалил на землю девочку, придавливая ее к земле своим весом. Она была одета в бикини. «Хочу позвонить маме!», – кричала испуганная девочка.
Не было никакой нужды говорить – но, возможно, это все-таки стоит проговорить, – что использование соцсетей с целью распространения этого видео лежит в совершенно другой плоскости, чем стремление назвать женщину, которая только что пережила крушение поезда, привилегированной сукой из-за того, что она хочет, чтобы с ее скрипкой все было в порядке. Одно действие мощное и важное – соцсети используются для создания нового поля боя за гражданские права. Другое – бессмысленная и жестокая катартическая альтернатива. Учитывая, что мы обладаем этой властью, мы обязаны видеть эту разницу.
Читать дальше