Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

— Как же так? А как же ваше высказывание о том, что это обжигает?

— Не делать того, что правильно, — это хуже, чем обжечься. И что важнее — вы того стоите. Позвоните, когда будете готовы.

Жустин поднялась, собрала свои вещи, я проводил ее до двери. Когда она уходила, то повернулась ко мне, чтобы взглянуть на меня последний раз. Я видел боль и печаль в ее глазах и, возможно, также гордость. Я надеялся, что она позвонит.

Я хочу, чтобы это отличалось от нашей последней консультации. На этот раз я хочу капитальный ремонт. Приближается мое шестидесятилетие, и я хочу изменить свою жизнь.

Это были первые слова Салли. Красивая, прямолинейная женщина, она твердо смотрела мне прямо в глаза. Салли имела в виду нашу предыдущую терапию шесть лет назад, когда у нас было четыре, всего лишь четыре сессии, чтобы помочь ей справиться с затянувшимся гореванием после смерти ее отца. Хотя она эффективно использовала это время и мы довольно глубоко исследовали ее бурные отношения с родителями, я чувствовал, что надо было бы уделить этому больше внимания, но Салли была решительной в своем желании провести только четыре сессии.

— Я не уверена, что вы хорошо помните меня, — продолжила она. — Но я всю жизнь проработала специалистом в области физики, и это то, что я хочу изменить. Правда в том, что мое сердце никогда не лежало к этой работе. Мое настоящее призвание — писать. Я хочу быть писателем.

— Я не помню, чтобы вы говорили об этом раньше. — Я знаю. Я не была готова говорить об этом тогда. Даже сама с собой я не говорю об этом. Теперь я готова. И я связалась с вами снова, потому что я знаю, что вы писатель, и я думаю, что вы можете помочь мне найти свой путь, чтобы стать настоящим писателем.

— Я сделаю всё возможное. Расскажите побольше.

— Я приняла решение, чтобы сделать писательство главным. У меня будет достаточно денег в связи с моим выходом на пенсию и работой моего мужа, чтобы начать это сейчас. Он гражданский пилот, и даже при том, что объединение украло у летчиков пенсии — генеральному директору действительно необходимы их сто миллионов зарплатных и премий, мой муж все еще хорошо зарабатывает, по крайней мере в течение следующих пяти лет. И самое главное — у меня должен быть талант.

— «Должен быть талант»? Расскажите мне об этом.

— Я имею в виду, что я, должно быть, талантлива. Я выиграла приз молодых писателей от литературной гильдии фантастики, когда мне было восемнадцать. Четыре тысячи долларов. И это было сорок два года назад.

— Огромная награда! Довольно большая честь!

— Довольно большое проклятие, как выяснилось.

— Как так?

— Я получила понимание, что мне не оправдать этой награды. Я начала чувствовать себя обманщицей и боялась показывать свои работы.

— Что вы писали?

— Что я пишу! Должна заметить, я никогда не прекращала писать. Всего понемногу — бесконечный поток стихов и рассказы и зарисовки.

— И что вы делали с вашими работами? Вы что-то из этого публиковали?

— Помимо новеллы, которая принесла мне приз, я ничего не опубликовала. Никогда не пыталась опубликовать. Ни разу. Но у меня сохранился каждый клочок того, что я когда-либо написала. Не смогла ничего отправить и не смогла ничего выкинуть. Я положила всё в большую коробку и крепко обмотала скотчем. Всё, что я когда-либо написала с моих подростковых лет.

Большой закрытый ящик, содержащий все, что она когда-либо написала! Мое сердце забилось. «Спокойнее», — сказал я себе: я соскальзывал в свою идентичность как писателя и чувствовал себя слишком вовлеченным. Я сгорал от любопытства. И от сопереживания тоже. Я вздрогнул, когда представил, что все мои работы, написанные за всю жизнь, спрятаны от всех глаз в большую коробку. «Не отождествляйся, — сказал я себе. — Ничего хорошо из этого не выйдет». Я вернулся обратно к Салли.

— Как это для вас?

— Что? Что всё в этой коробке?

Я кивнул.

— Это не так уж плохо. С глаз долой, из сердца вон. Это хорошо срабатывало… до сих пор. Я могу много рассказать вам о благостях отречения. Я всегда думала, что ваша профессия не давала должной оценки отречению.

— Верно! Мы не приглашаем отречение к нашему костру. Признаюсь, я ожидаю, что мои пациенты будут сбрасывать свое отречение и вешать его в раздевалку перед входом.

Мы улыбнулись одновременно. Мы были хорошей парой. Когда я в последнее время употреблял слова «костер», «сбрасывать» и «раздевалка» во время терапии? Я почувствовал налет непринужденного комфорта в нашей писательской беседе. «Внимательней, внимательней, — подумал я. — Она пришла за помощью, а не за дружбой».