Дэвид Граймс - Неразумная обезьяна [Почему мы верим в дезинформацию, теории заговора и пропаганду] [litres]

Железная неумолимость, с какой все эти меры проводились в жизнь, полностью парализовала научный дискурс. Сталин умер в 1953 году, но пришедший ему на смену Никита Хрущев тоже лично симпатизировал Лысенко. И только после смещения Хрущева в 1964 году научный истеблишмент России смог наконец взять реванш и перейти в наступление. На общем собрании Академии Наук СССР физик-ядерщик [35]Андрей Сахаров обвинил Лысенко в “постыдном отставании советской биологии, авантюризме, диффамации, увольнении, арестах и смерти многих истинных ученых”. Одновременно с этими эмоциональными обвинениями стали появляться доказательства того, что Лысенко и его соучастники фальсифицировали и подтасовывали данные.

Без политической поддержки могущественных властителей карточный домик лысенковщины тотчас рухнул, не выдержав натиска подлинно научного анализа. Удушающему влиянию Лысенко на советскую науку был положен конец. Государственная пресса, которая прежде превозносила гений Лысенко, теперь на все лады проклинала его. Лысенко был уволен со всех постов, отправлен в отставку и умер в безвестности в 1974 году. Культ его личности резко затормозил развитие генетики, биологии и медицины в Советском Союзе, а мирная кончина вопиющим образом контрастировала с мученической гибелью ученых, уничтожение которых он санкционировал ради воплощения своих безумных и преступных идей. Дело Лысенко было, по словам ученого Джеффри Била, “самой необычной, трагической и в определенном смысле абсурдной научной битвой в истории”.

Но судьба Лысенко – это нечто большее, чем история гордыни одного человека; она многое говорит нам о человеческих свойствах в целом. Сущностная причина преклонения перед делами Лысенко заключается в том, что они были созвучны идеологическим установкам. Это преклонение несет на себе все характерные черты издавна присущей человеку ошибки, известной как подтверждение предвзятости , когда вместо критической оценки имеющихся данных их целенаправленно интерпретируют так, чтобы подтвердить уже утвердившиеся убеждения. Это направляемая эмоциями и внутренне пристрастная форма принятия решений. Она требует невероятно строгого стандарта проверки всех данных, противоречащих исходной вере, но некритично принимает даже шаткие свидетельства в пользу идей, согласующихся с идеологической потребностью. Вместо того чтобы рационально оценить все данные, которые могут подтвердить или опровергнуть убеждение, мотивированное мышление использует предвзятость и отбирает те доказательства, которые подкрепляют то, во что мы и так верим, отбрасывая все, что нас расстраивает и выводит из равновесия.

Мотивированное мышление тесно связано с предвзятостью подтверждения , то есть с нашей склонностью искать, запоминать и встраивать информацию способом, который согласует ее с нашими убеждениями и с нашим мировоззрением, сводя при этом к минимуму противоречащую им информацию. Идея о том, что в нашем сознании присутствует некий внутренний привратник, фильтрующий информацию, отнюдь не нова; за четыре века до рождества Христова греческий историк Фукидид заметил: “Человечеству в высшей мере свойственно уповать на беззаботную надежду, к которой оно стремится, и использовать самодержавный разум для того, чтобы отбросить в сторону то, что его не привлекает”. Это наблюдение было подтверждено многими психологами в двадцатом веке, когда они начали формально исследовать нашу масштабную способность баюкать себя удобными фикциями. За приверженность ложным, пускай и удобным, ценностям нам приходится платить высокую цену, так зачем же и почему мы это делаем?

Этот вопрос привлек внимание психолога-новатора Леона Фестингера, который постулировал, что одновременное следование двум или более противоречащим друг другу убеждениям в отношении какого-то предмета может привести к ментальному возбуждению, к психической ажитации. Эту ажитацию Фестингер назвал “когнитивным диссонансом”, дискомфортом, испытываемым человеком, когда он сталкивается с информацией или действиями, которые вступают в конфликт с привычной информацией или с устоявшимися действиями. Столкнувшись с такой информацией, мы пытаемся избавиться от дискомфорта. Мы можем смириться с тем, что наши прежние воззрения были порочны и неполны, и, подобно идеальному ученому, пересмотреть свои взгляды в свете новых данных. Но смена идеологических пристрастий стоит непомерных когнитивных усилий; гораздо более легкий выбор – это отрицание реальности во имя сохранения веры и убеждений. В парадигме Фестингера мотивированное мышление является механизмом избавления от дискомфорта, вызванного конфликтом разнородной информации; этот механизм “мотивирует” нас принять успокоительную ложь и отвергнуть тревожную реальность.