Дмитрий Соколов: Лоскутное одеяло, или Психотерапия в стиле дзэн

А: Да нет, почему, я и не слушался ее тоже…

СГ: Для вида. А теперь слушаешься. Да или нет?

А: Слушаюсь…

СГ: Хреново. Ну, поговори с ней, посади ее на стул, встань на колени и скажи: «Спасибо, мамочка, я на всю жизнь теперь такой пришибленный, что уберегло меня от страшных опасностей». Давай, устрой разговор.

А: Посадить ее на этот стул?

СГ: Что ты сейчас со мной делаешь?

А: Слушаюсь… Хорошо, здесь сижу я, здесь сидит моя мама…

СГ: Ты как раскланиваешься во все стороны.

А (что-то говорит тихо)

СГ: А?

А: Слушай, ты мне дашь поработать или нет?

СГ: Я что, мешаю?

А: Мешаешь.

СГ: Ну, понятно, если бы я не мешал, всё давно было бы сделано.

А: Так… Здесь сижу я, здесь сидит моя мама. (Садится на свой стул). Мама! (молчит).

СГ: Что, сыночек?

А: Я… Я не знаю… (Пересаживается на стул мамы). Сынок, ты что-то хотел?

СГ: Я? Да так, хотел пожелать тебе доброй ночи.

А (Пересаживается на свой стул): Мама, я хотел поговорить с тобой. (Пересаживается на стул мамы). Может, лучше завтра? (На своем стуле) Нет, сейчас. Я уже вырос, мама. (За маму) Не вижу. (За себя) Ты не видишь, а я вырос. И я не могу больше слушать всё, что ты мне говоришь. У меня есть свой ум. (За маму) Конечно, у тебя есть свой ум, но два ума лучше. (За себя) Это так, я не спорю, но я хочу сам решать, что мне делать, а что нет. (За маму) Ну, решай. (Обращаясь к Саше) Ну, всё.

ГОВОРИЛА В ДЕТСТВЕ МАМА МНЕ И БРАТИКУ… (К—21, стр. 48)

СГ: Всё? А я чуть было не заснул. Перлз спал на своих группах, надо и мне научиться. Так что сказала мама?

А: «Решай сам».

СГ: А, ну чудесно. Ты закончил работу?

А: Да.

СГ: Молодец, садись. Ты собой доволен?

А: Не очень.

СГ: Чего?

А: Ничего не изменилось.

СГ: А, ты заметил? По-моему, тоже, это было жалкое подобие левой руки. «Мамочка, асисяй?» — «Асисяй, сынуся».

А: А что надо было сделать?

СГ: Тебе или мне?

А: Хорошо, что ты бы на моем месте сделал?

СГ: Это серьезный вопрос. А что делал на своем месте?

А: Я сейчас вспомнил: когда учился на первом курсе, то хотел перейти на другой факультет — на философский. И пришел поговорить об этом с мамой. Она сказала… что-то типа : «Через мой труп». Я сказал, что я всё равно перейду… Короче, мы ссорились полночи. А в конце она сказала : «Если ты сделаешь это, ты сделаешь несчастной свою жизнь и мою».

СГ: Зачем ты мне это рассказываешь сейчас?

А: Так… вспомнил…

СГ: Зачем ты мне это сейчас рассказываешь?

А: А? Ты просил вспомнить, я рассказал.

СГ: И как это поможет тебе разобраться?

А: Не знаю. Может, мне лучше сесть на место?

СГ: Слушай, а ты можешь маме прямо сказать, что ты о ней думаешь и что ты к ней чувствуешь? Прямо, и не убегать от конфликта, если он есть, а пережить его.

А: Знаешь, сколько раз я его уже переживал?

СГ: Не знаю. Думаю, что ты никогда его не переживал. Ты всегда манипулировал маминой значимостью, выставляя ее садисткой, и никогда прямо не говорил ей, что ты к ней чувствуешь.

А: Наверное, я не могу ей этого сказать. Она не поймет.

СГ: Здесь сказать, здесь! Для себя.

А:(долго молчит) Знаешь, Саша, я, по-моему… Я знаю, что я запрещаю себе сказать. Я могу сказать ей всё, что угодно, но я не могу сказать ей, что я её ненавижу, а… так получается, что к этому всё сходится.

СГ: И кого ты по этому поводу намерен играть?

А: Я не хочу играть; но и сказать ей этого я не могу.

СГ: Вот так гнев превращается в горечь… Одна минута гнева, если её не пережить, может дать несколько дней горечи. А горечь можно превратить в несколько лет депрессии.

А: Да, наверное, это так…

СГ: Что ты сейчас чувствуешь?

А: Вот эту самую горечь.

СГ: Ну, крикни, разрядись. Здесь хорошая обстановка. И маме никто не расскажет.

А (сидит, молчит).

Кто-то из группы: Блин, хочется уже крикнуть за тебя, или убить тебя на фиг.

А (поворачивается): Ну, убей!

СГ: «Умру! Погибну! Но не предам святых идеалов!»

А: Ну ладно, смейтесь…

СГ: Слушай, открывай общество жертв родительского насилия. Сразу куча народа запишется. Вон Лена — Лен, пойдешь, в общество к Андрею?

Лена (смеется): Пойду… Но не хочется…

СГ: А кому хочется? Что поделаешь — надо. «Мы путей не выбираем». Там, где есть долг и вина, вообще нет выбора.