Александр Моховиков - Суицидология - Прошлое и настоящее - Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах

Мы почти не включили в раздел те произведения русской прозы, которые были напрямую связаны с разочарованием молодежи в протесте и борьбе, с нигилистическим отчаянием перед «опустевшими небесами», с эпохой безвременья. Не включили, прежде всего потому, что эти произведения, как правило, иллюстративны и представляют ситуацию суицида молодых атеистов, революционеров, неудачников с прямотой и простотой протокола о вскрытии или статистического отчета.

В неожиданно юмористическом и пародийном духе трактуют тему самоубийства маленький рассказ Антона Чехова (1860-1904) «Два газетчика». Любое напряжение требует разрядки, и одна из самых серьезных, пугающих тем тоже подлежала разоблачению, особенно когда стала модной, популярной, разменной. Чеховский рассказ полон иронии и игры с культурными кодами. Один персонаж с удовольствием живет, умело, манипулируя разнообразными сообщениями о плодах цивилизации, а другой «с таким же удовольствием» и от той же цивилизации вешается. Опять «культурная» граница: один — внутри и живет, другой — вне и... «уходит». Других причин и нет, как бы замечает Чехов.

Корней Чуковский в статье «Самоубийцы» 1912 года указывал на «половой вопрос» как на один из гибельных жизненных этапов наряду с революцией и «эстетикой». В творчестве Ивана Бунина (1870-1953) «половой вопрос» трансформируется в тонкое, для русской литературы новое обращение к эротике как к испытанию души. Эрос и Танатос оказываются неразлучны в бунинской прозе, и это касается не только помещенного в разделе «Дождя», но и «Митиной любви», «Гали Ганской». В этих новеллах одиночество, которое сопряжено с приобщением к эротическому погружению, оборачивается суицидом, в других бунинских рассказах — убийством («Легкое дыхание»).

Нередко художественные тексты как бы отражают ответы писателей на вопросы анкеты об отношении к суициду. Самоубийство часто связывали с душевной незрелостью, ленью, скукой (ср. с «опустошенностью» у Мопассана). Так, рассказ Александра Куприна (1880-1960) «Брегет» со своей несколько искусственной фабулой показывает вынужденное самоубийство в ситуации угрозы потери чести. Это чистая литературщина, игра с традицией, намеренно лишенная социальной актуальности.

Рассказ-стилизация Александра Грина (1880-1932) о том, как слепой промахнулся, стреляя в себя, и этот неудачный выстрел устранил причину самоубийства («Судьба, взятая за рога»). Нужно оценить, насколько серьезно и высокопарно сильный романтический герой готовится к смерти («смерть улыбалась ему»). Спасает героя именно стремление остаться в романтических рамках — эффектно и душераздирающе пасть на глазах любимой женщины.

Недостижимая идеальная возлюбленная, пришедшая из прошлого, уводит в добровольное небытие русского художника в Париже (новелла Георгия Иванова (1894-1958) «Невеста из тумана»). Эмиграция и ностальгия создавали и в литературе, и в жизни ситуацию суицидального риска. В новелле писателя-эмигранта «невеста из тумана» воспринимается как метафора утраченной русской культуры, утраченного источника вдохновения и смысла жизни.

Можно сказать, что последняя пьеса обэриута Александра Введенского (1904-1941) «Где. Когда» продолжает традицию иронического осмысления темы. Можно бы, да останавливают даты. В 1941 году написана эта пьеса — квинтэссенция прощаний всех самоубийц литературы, пересказанная парадоксальным художественным языком, в котором предсказуемость и грамматическая правильность порождают логический абсурд: «И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову». Зная, что Введенский и все остальные члены литературной группы ОБЭРИУ были репрессированы, нельзя не увидеть в этих строках, что самоубийством при сталинском режиме были творческая дерзость и нонконформизм. В том же 1941 году в сентябре Введенский был арестован, в декабре его не стало.

Место смерти — прочерк, причина — прочерк.

А. А. Мисюк

Первая жалоба

Видишь, имя мое ненавистно

И зловонно, как птичий помет

В летний полдень, когда пылает небо.

Видишь, имя мое ненавистно

И зловонно, как рыбьи отбросы

После ловли под небом раскаленным.

Видишь, имя мое ненавистно

И зловонно, как утиное гнездовье