Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Ну чё, курсант ты мой, припотел от чтений. Терпи, осталось каких-то тыща страниц.

Татарин Наиль семейство своё перевёз в Россию из Узбекистании, а сам утряс бумажно-имущественные дела и последним эшелоном добирался вослед. Его приятель всучил для передачи гостинцы своим в Москве «попуткой». На «трёх вокзалах» менты вывернули багаж и в тех «гостинцах» надыбали герыча по-крупняку. И сколько татарин не отгораживался от груза – всё беспонту, а за упрямство впаяли «червонец», считай по «потолку». Ныне Наиль шестой годок зоной разменял, сам влачит и семья его бедствует, детишки тихонечко подрастают молитвами его.

– А чё дальше, Наиль? – спрашиваем его, перетаптывая снег на вечерней проверке.

– А ни чё – так он нам отвечает, – Жизнь, считай, просрана. Безысходка в пилотке. Выйду, своим горбом не наверстать. Правды нету, годы мусора сграбили. Мне на себя уже наплевать. Как выйду, так сделаю то, за что закрыли, раз уж отсидел заочно. Пойду в наём, за раз пару кило запрета перевезу, чтобы за своих долги отдать. А потом пусть делаю со мной, чё хотят… Хотя нет… – Пока говорит, глаза у Наиля стекленеют, морща на лбу глубенеет. – Хотя нет… Возьму ствол, вломлюсь в дом к какому-нибудь прокурору или судье, положу их там всех нахрен, а всё ценное, что нажили своим беспределом заберу. А что не унесу – спалю к херам. Во. Своих на года обеспечу, а заодно возмещу себе. А дальше пусть делают со мной что хотят, твари.

– Погодь, Наиль, что значит «всех положу»? А если дети в доме?

– Чё дети? Их тоже на моих слезах растили и жировали… Ну так-то да, дети…, а потом, живьём их оставь – всё свидетели и тоже мстить начнут, щенята… Короче, тогда детей оставлю. Только глаза повыковыриваю, чтоб не опознали, пальцы поотрубаю, чтоб не писали, языки срежу им, чтоб не трепались. Пусть живут. Что я – изверг какой? Дети всё-таки…

Вот смеху-то было. А я скажу: ни хрена не смешно. Был Наиль человеком, а ныне мусора до озверения его довели отчаянного. И ты такой же животиной станешь. Если не будешь бодаться за себя.

Всякая вещица имеет историю свою, несёт в себе следы событий, в том числе и криминального порядка. Столько вокруг нас вещей, хватай любую, суй её под лупу, обязательно что-либо преступное всплывёт.

К такому виду доказательств относятся почти все вещи и предметы материального мира. Принципиальное требование к таким объектам: они должны либо сами быть орудиями преступления (нож, фальшивая ксива, накладная борода…), либо быть объектом посягательств (слямзенный лепень, перебитый движок, взломанный сейф…), либо сохранить на себе (внутри себя) следы преступления (волына с «пальчиками» на затворе, флэха с записью, бланк с подписью…); либо быть ценным имуществом, полученным преступным путём (тачила в виде взятки, купленное на тыренные бабки шмутьё, хата…), либо любые другие предметы, по которым установить возможно подробности происшествия (белые перья в подъезде – знак того, что в этом месте тусовались ангелы; кеды с трупа – признак того, что обнаружены останки человека, а не, например, оленя; чешуя у кострища – свидетельство тому, что в этом месте зимовали драконы; акваланг в пустыне – значит, здесь когда-то было море; котяхи в спускаемом аппарате – подтверждают, что Терешковой было страшно).

Далеко не всегда сами мусора (включая суд) правильно отличают вещественные доказательства от иных видов. Изначально избранная и неисправленная вовремя неверная оценка доказательства по его видовой принадлежности выливается в грубое процессуальное нарушение, которое может повлечь исключение этого доказательства. Яркий пример этого – частые путаницы между существом вещдока и таким видом, как «иной документ». Документ должен определятся как вещдок, если доказательственное значение по нему имеют либо сам факт наличия документа, включая информацию о наименовании и реквизиты, либо факт наличия каких-то следов на бумаге – носителю информации, включая такие следы, как собственноручная подпись или применения печатных средств. Но если доказательственное значение придают самой информации по содержанию этой бумаги, – то есть сведениям, – это признак того, что перед нами «иной докуМент», или другой вид письменного доказательства, например, Протокол.

Но… для каждого вида доков предусмотрены свои правила собирания, приобщения, закрепления. Не так ли? И, если «иной документ» пытаются выдать по сути за вещдок, напрямую его не называя таковым, но следуя его фактическим свойствам, то, в итоге, оказываются не выполнены требования об осмотре, упаковке, признании и приобщении. И наоборот. Когда под видом вещдока представляют сведения по документу, все ранее проведённые процедуры по обработке вещдока оказываются ничтожны. Подобные подмены видов доказательств, как мы уже говорили, не всегда случайны или ошибочны. Это творят и намеренно, например, с целью в блуд ввести других участников, но чаще, чтобы преодолеть ранее допущенные, а ныне уже невосполнимые нарушения и избежать исключения доказательства из базы. Вот, следаку поступает Заключение эксперта-баллиста, которым исследованы патроны и пистолет. Причём в ходе экспертизы патроны были отстреляны, а гильзы утрачены. Но само Заключение произведено настолько отвратительно, с такими нарушениями, что велик риск его исключения. А маслятки-то израсходованы, тю-тю, и новую (повторную) экспертизу уже не провести. Вот тогда наш хитрожопый следачок с согласия руководства, прокурора, или даже заручившись слепотой судьи, идёт на манёвр – он приобщает то Заключение в качестве вещдока со всеми формальными процедурами, с удалением из дела Постановления о назначении экспертизы и всех прочих, связанных с этим бумаг. Какая наглость, однако! А в суде, представляя новоявленный вещдок, обвинитель ещё и огласит сведения по содержанию Заключения, и ими же суд впоследствии обоснует свой Приговор. И подобные кренделя пекут мусора при полном попустительстве стороны защиты. Мало того, защита им ещё и хворост в печь подбрасывает.