Джаред Даймонд - Естественные эксперименты в истории

Возвращаясь к концепции сравнения , следует отметить, что эта идея имеет критически важное значение для любой исторической дисциплины, в том числе и исторической антропологии, потому что мы не можем провести «эксперимент» с культурной эволюцией или подвергнуть такому эксперименту долгосрочные изменения в человеческих культурах и обществах. Однако, согласно мудрому замечанию Майра, исторические (или «наблюдательные») науки обнаружили альтернативу лабораторному опыту, обратившись к поиску «естественных экспериментов». Нет естественного эксперимента более знаменитого, чем дарвиновские вьюрки с Галапагосских островов, предоставившие ученому важные доказательства теории эволюции. Как писал Майр,

прогресс наблюдательных наук в значительной степени опирается на гений тех, кто обнаруживает, критически оценивает и сравнивает подобные естественные эксперименты в тех областях, где проведение лабораторного эксперимента либо крайне непрактично, либо вообще невозможно [16] Ernst Mayr. This Is Biology: The Science of the Living World. Cambridge, MA, 1997. P. 29. .

Пожалуй, неудивительно, что во многих самых известных естественных экспериментах фигурируют острова и архипелаги. Полинезия предлагает именно такой ряд естественных – в данном случае культурных – экспериментов, помогающих понять фундаментальные процессы исторических изменений в масштабе одного-трех тысячелетий. Острова Полинезии и их общества представляют собой почти идеальный регион для сравнительного исторического анализа по нескольким причинам. Во-первых, различия самих островов между собой поставили перед первопоселенцами трудные задачи по адаптации. Острова варьируют по размерам – от крошечных, в несколько квадратных километров, до едва ли не континентальных масштабов (Новая Зеландия); по форме – от коралловых атоллов до вулканических островов, относящихся к различным геологическим эпохам; также они различаются с точки зрения климата, морских и наземных ресурсов.

Во-вторых, все эти острова были открыты и заселены людьми, чье происхождение можно проследить до одной и той же группы прародителей – мигрантов из восточной ветви культуры лапита, которые появились в регионе Тонга-Самоа приблизительно в 900 году до нашей эры [17] Обзор современного состояния полинезийской археологии и праистории: Patrick V. Kirch. On the Road of the Winds: An Archaeological History of the Pacific Islands before European Contact. Berkeley, CA, 2000. . Таким образом, более поздние общества их потомков можно сравнивать между собой, взяв те аспекты их культур, которые явно унаследованы от группы прародителей, и противопоставив их новым, самостоятельно возникшим чертам.

Наконец, в-третьих, полинезийские общества, какими их увидели Кук и другие исследователи эпохи Просвещения в конце XVIII века, демонстрировали поразительный диапазон вариаций социополитического и экономического устройства: от простых вождеств, в которых почти не существовало общественного неравенства, до крупных образований с десятками тысяч жителей, со сложными структурами и иерархическими социальными формациями. Таким образом, Полинезия предоставляет нам замечательную возможность для проведения сравнительного анализа социальных и культурных изменений в группе исторически родственных народов.

Но заметить, что Полинезия представляет собой идеальный полигон для сравнительного анализа, – это одно, а разработать строгую методологию этого анализа – совсем другое. Для начала в рамках этого подхода нужно научиться отличать культурные черты, общие для всех рассматриваемых народов ( гомологии ), от уникальных для каждого народа новаций ( аналогий ), а те и другие – от заимствованных особенностей ( синологий ) [18] Гомологичные черты являются ретенцией от общих предков, в то время как аналогичные черты возникают после распада предковой культуры на родовые группы, как правило, при наличии аналогичных условий или проблем. Синологичными являются черты, позаимствованные из-за культурных границ. Для более глубокого понимания этих важных различий, а также природы «культурных филогений» см.: R. Boyd, M. B. Mulder, W. H. Durham, and P. J. Richerson. Are Cultural Phylogenies Possible? // Human by Nature: Between Biology and the Social Sciences / eds. P. Weingart, S. D. Mitchell, P. J. Richerson, and S. Maasen. Mahwah, NJ, 1997. P. 355–386. . Вместе с моим коллегой Роджером Грином мы разработали именно такой тщательно структурированный метод сравнительно-исторического анализа, который, следуя предложению антрополога Эвона Фогта, назвали «филогенетической моделью». Полное описание филогенетической модели и другого непосредственно связанного с ней понятия – «триангуляционного подхода» – содержится в нашей общей работе [19] Patrick V. Kirch and Roger C. Green. Hawaiki, Ancestral Polynesia: An Essay in Historical Anthropology. New York, 2001. Оригинальная формулировка филогенетической модели см.: A. K. Romney. The Genetic Model and Uto-Aztecan Time Perspective // Davidson Journal of Anthropology. 1957. № 3. P. 35–41. Методологические детали идей Ромни были в дальнейшем разработаны в статье: E. Z. Vogt. The Genetic Model and Maya Cultural Development // Desarrollo Cultural de los Mayas / eds. E. Z. Vogt, L. A. Ruz. Mexico, D. F., 1964. P. 9–48. . Здесь я лишь коротко обобщаю ключевые элементы подхода, без которого был бы невозможен сравнительный анализ, представленный во второй части этой главы.