Виктор Мамченко - Воспитание сердца

Ты кажешься суровой и холодной
Для недругов Твоей любви большой...
Да будет так, и будешь Ты свободной
С моей к Тебе прикованной душой.

Будто море шумит за окном, за стеной,
Будто сыплются звезды на мачты и реи
И, приподнятый жаркой волною земной,
Близко слышится голос поющей Миреи;

Только слов разобрать я никак не могу.
Ну о чем так поет она? — Будто любима...
Предо мной за окном в полунощном снегу
Стала ночь, и стоит, не идет она мимо.

Очарованный ею, ей в очи гляжу, —
И откуда такие огромные звезды!
Сеет звезды луна на морскую межу —
Вдоль Прованса — на версты, прощальные версты.

Будто вечность в мимолетных днях —
Так тебя я вижу на камнях;
С птицей белой тихо над тобой
Проплывает воздух голубой;
И мерцает солнце на волнах —
Золотом и на твоих ногах;
Будто радость и печаль как свет —
После нас — на миллиарды лет;
Помню я тебя тогда такой —
В музыке трагический покой;
И склонялась к вечеру земля,
Счастье травное себе стеля.

Светом солнечным пьянели
Золотистые глаза,
Неподвижны были ели
И морская полоса,
И цикады жарко пели.

Слов чудесных я не помню —
Не они сомкнули круг, —
Я глаза сияньем помню,
И таким волненьем вдруг,
Что закрыли солнце к полдню.

Помню тоже: сердце билось
Под рукою об белье,
А потом оно открылось
Грудью темною ее, —
Будто так оно приснилось.

А потом прикрыла очи,
И была она тиха,
Как звезда июльской ночи, —
Вся в печали без греха,
Тишины любовной кротче.

Вновь шумели в знойной лени
Море, сосны и земля,
И вязало время тени,
Будто Парка, оголя
Ее детские колени.

Взлетели в небо тополи,
Ладошками звеня,
Себя сверканьем облили
Для ветреного дня.

И мечутся, и кружатся
От моря до холмов —
Вдоль речки, что как лужица,
Меж розовых домов.

А в небе снежным крестиком
Морская птица вдруг:
Высоким буревестником
Очерчивает круг.

И темно-синим пропадом,
На волны опершись,
Взлетает море с рокотом
На каменную высь.

От жгучего сияния
Спасенья нет нигде,
И к буре вскинул длани я,
Как жаждущий к воде.

Дышу легко и счастливо
Под солнечной грозой:
Будь, солнце! Я ведь часть его,
Пусть — тонкою лозой.

Уснувший порт, гитара в темноте
Все итальянские мотивы вторит;
А Млечный Путь в безмерной высоте,
Срываясь звездами, над морем спорит —
Что глуше в легкой тишине,
Что глубже в полной вышине.

Ночное Тютчева не знать нельзя.
Нельзя не жить Арагвенной печалью —
«На холмах Грузии». И вот, скользя,
Пришла печаль, и шелковою шалью
Сжимает туго сердце и плечо,
Которому от сердца горячо.

Распяты в небе реи кораблей,
Высоко подняты морские тени;
А юнга все поет про журавлей,
Распластанных в волнах морской кипени,
О том, что дева, будто сгоряча,
В любви сгорела тихо, как свеча.

О сколько звезд над Африкой твоей!
Их может быть на Черноморье столько —
В тиши, в ночи, средь жатвенных полей,
В сверканье росном, где колосья стойко
Так бурно в грозах вынесли свой рост,
Где звездный всплеск божественен и прост.

Теплом согрет, еще теченьем дня
Так щедро пролитым в долинах Керуана,
Вдруг вижу я, как Лермонтов меня
Касается; его мерцает рана
Под звездами — горячей и земной,
И кто-то в звездах плачет надо мной.