Борис Дубин - Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях

Бессмысленно ставить, по крайней мере, с такой прямотой и однозначностью вопросы об обновлении применительно, например, к той не только литературной, но и шире – культурной – группе, для которой, в принципе, все всегда было. Она, скажем, прочла своего П. Чаадаева раньше, чем он был наконец выпущен год назад, – тогда, когда доросла до этого в силу владения определенными культурными ценностями и навыками, и знает не одного отдельного, вдруг выпяченного Чаадаева, но и публиковавшего его М. Гершензона, и все поколение, для которого Чаадаев стал нужен в связи со своими проблемами, помнит, и что было между ними и после них. Эта группа, для которой столь ожидаемые нынешние публикации не будут новинкой, в культурном смысле очень важна, причем важна и для деятельности всех остальных групп. Как ее обозначить? Элита? Скажем, держатели традиций литературной культуры, но не отдельных ее эталонов, а самого ее многообразия. Это прежде всего исследователи и знатоки, хранители, к примеру, мандельштамовских или ахматовских, да и других первоизданий. Для них ценность книги определяется не тиражом, не ее редкостью или массовостью, а самим текстом. Им нет необходимости ждать, когда «Книга» или «Советская музыка» издадут, например, сборник В. Высоцкого, как не ждали они, пока «Советский писатель» издаст Б. Окуджаву или М. Жванецкого, потому что они сами печатали и перепечатывали эти тексты на протяжении уже многих лет, переписывали песни на магнитофонную ленту (при тесноте коммуникаций в этой группе для сохранения и передачи текста достаточно и нескольких экземпляров). Важно, что ими в этом никто не руководил. Они – эксперты и сами производят литературу, дают ей первую оценку и интерпретацию. Для них ничего не изменилось, поскольку они и есть фокус, острие движения культурного времени; оно по ним меряется.

Уточним: те, кто сейчас широко публикует Н. Гумилева и В. Набокова, В. Ходасевича и Г. Иванова, сами в большинстве своем не принадлежат к этой группе. Для них – тех, кем подписаны врезки к нынешним публикациям в газетах и массовых журналах, – ситуация опять новая. Они вводят тексты в широкий оборот, меняют их публику, предоставляют литературу читателю, который ранее не был к ней подключен. Назовем их второй группой, группой последующих. Видимо, они не хранители культуры, а ее передатчики. Если функциональное значение первой группы в том, что она творит и передает литературу, создает и сам культурный факт и его первую интер-претацию, то вторая группа узаконивает и комплектует образцовый состав культуры, начиная длительный и многоступенчатый процесс передачи образцов (поэтому она и ждет признания не от первой группы, а от следующих за собой). Более того, они узаконивают себя через эту сортировку литературы, помечаемой в одном случае как маловажная, в другом – как достойная самого широкого внимания в качестве высших достижений. Характерно, что ни один из публикуемых ныне поэтов не вводится как «новый», спорный. Впрочем, они как будто и не «старые» (тогда они были бы по-прежнему проблематичными и потому непризнаваемыми именами). Квалификация их как «старых» повлекла бы за собой вопросы, кем и почему они не были признаны, фиксировалась бы не просто безопасная дистанция, но разрыв времен, нужен был бы комментарий, а он требует продумывания и переживания не только настоящего, но и прошлого, их этической оценки, анализа собственной позиции. Нет, они входят именно как «наследие», пускай с некоторыми оговорками, но все-таки в статусе «лучших» образцов. И эта специально приглушающая пометка очень важна как для восприятия вводимых авторов этим новым читателем, так и для характеристики группы преемников наследия. Как писал В. Шкловский, литературу надо социально разгрузить, чтобы сделать классикой.

Следующая за репродукторами группа – это нынешняя публика, которая впервые получила из рук лидеров вторичного процесса все то, что теперь называется «лучшими страницами поэзии и прозы XX века». Чем шире разовый объем аудитории, тем у́же набор публикуемых авторов, их произведений или отрывков. Можно прикинуть масштаб если не всей группы таких читателей, то ее верхушки, скажем, через тираж «Огонька», на страницах которого состоялось самое массовое приобщение широкой аудитории к стихам поэтов и картинам художников, только что бывших эзотерическими, обращавшихся в узком кругу.

Новую аудиторию «Огонька» можно оценить в 4–5 миллионов читателей. Рядом с ними – на порядок меньшая, но столь же многого ожидающая от новой ситуации группа тех, кто слышал или читал о Б. Пастернаке или М. Цветаевой, знает об их книгах, но не имел их и теперь претендует на обладание «Избранным». Проблема этой группы – именно книга, книжный экземпляр (а соответственно и тиражность). Здесь ждут не двух-трех стихотворений в «Огоньке», а двухтомника, желательно в хорошем, авторитетном издании, например, в «Библиотеке поэта». Ждут книг «серебряного века» русской литературы, но уже с несомненной маркой литературной классики и «научной» добротности.