Борис Дубин - Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях

И, наконец, последняя группа, которая только включается в культурное время, это те, кто ориентируется на канал поступления, на издание – серию, «библиотеку» и в этом смысле на тип авторитета, стоящего за каналом распределения, как бы эти авторитеты ни различались. Для них смысл новизны в том, что книга появилась в серии, скажем, «Жизнь в искусстве», «Мастера зарубежной прозы», «Библиотека фантастики». Отчасти такова аудитория массовых журналов, привязывающих публику к каналу регулярного поступления. Для этих двух аудиторий «новое» – синоним разрешенного.

Близки к ним, хотя и отличаются в некоторых отношениях, и подписчики собраний сочинений, абоненты «макулатурной серии». До них, если мерять новизну ситуации теми же символическими именами, Б. Пастернак может дойти в ближайшее время не в виде «Доктора Живаго» или тома в «Библиотеке поэта», а, скорее всего, в качестве трех-четырех стихотворений в книге, которая будет называться, например, «Русская муза XX века» и попадет к ним в качестве приложения к журналу, подписки. Здесь значима прежде всего социальная организация доступа или представляющая ее персона и лишь потом и много меньше – имена авторов, публикаторов или, скажем, художника. Для тех, кто в социальном смысле беден, кто лишен доступа к особым, неформальным каналам распределения книг – будь то закрытые распределители, связи с библиотекарем или продавцом в книжном магазине, «жучком», «налимом», кто не имеет возможностей доплатить за книгу, выдать «два-три номинала» на «черном рынке» или же, наконец, записаться в крупнейшие библиотеки, для всех тех, кто вынужден обращаться в массовые библиотеки или рассчитывает лишь на макулатурные талоны, – все по-старому, ибо здесь ничего не изменилось, если не считать изменением ухудшение дел.

Итак, попробуем суммировать, в чем состоят новые черты нынешней ситуации, особо отмеченной для разных групп. Рискнем сказать, что общая мера современности для большинства – это возможности доступа к социальным позициям, к тем или иным «культурным образцам»: книгам, текстам, идеям, ценностям. (Иногда, впрочем, достаточно и знаков доступа – чем еще могут быть два стихотворения?) Образцы эти разные, и ярлыки, которые они получают при обеспечении доступности, тоже различны.

Посмотрим, у кого все же больше шансов найти читателя, кому давал «зеленую улицу» Госкомиздат. Если очень грубо сгруппировать высокотиражную литератур у, то места распределятся так: русская классика (школьная); советская классика (школьная и пришкольная); подростковая романтически-приключенческая литература (отечественная и зарубежная); авторы, снискавшие популярность у критики остро социальными произведениями периодом раньше; писатели, занимающие ответственные посты. Сравним порядок тиражей и количество изданий за 1981–1985 годы представителей каждой из этих групп (мы берем позиции, открывающие «лидеров списков»): А. С. Пушкин – 176 изданий общим тиражом 100,5 миллиона экземпляров; А. Н. Толстой – 258 изданий, 63 миллиона; Д. Лондон – 60 изданий, 24 миллиона; В. Астафьев – 51 издание, 10 миллионов; Г. Марков – 32 издания, 4 миллиона. Укажем для сопоставления данные о нескольких авторах, открывающих списки «желаемого чтения» (по записям в библиотеках и опросам покупателей), чье художественное достоинство ныне признано: Б. Пастернак – 15 изданий тиражом 1,2 миллиона; М. Булгаков – 16 изданий, 1,3 миллиона; М. Цветаева – 9 изданий, 628 тысяч; А. Ахматова – 5 изданий, 168 тысяч; О. Мандельштам – ни одного издания. (При разговоре о расходимости и недостаче тиражей следует учесть, что в стране на начало 1986 года насчитывалось 326 тысяч библиотек. Если в каждую направить хотя бы по экземпляру…) Иными словами, тиражируются отработанные, апробированные вещи. Такая же ситуация и в науке. Удручающее в целом состояние наших общественных наук – от искусствознания до экономики – помимо всего прочего, объясняется отсутствием возможностей публикации для исследований, выходящих за рамки многолетней тягостной жвачки, то есть прежде всего первых публикаций. В дискуссиях господствуют чин, а не авторитет, не мысли, а погоны. Отсюда хирение большинства академических журналов, год за годом теряющих читателей: с 1973 года «Вопросы философии» сократили тираж на 37 процентов, «Вопросы истории» – на 36 процентов, «Вопросы литературы» за десять лет – на 40 процентов. Это, конечно, предмет для отдельного разговора.

Для оценки разнообразия интеллектуальной жизни взглянем еще на объем и характер переводов всех видов литературы. Несмотря на общее значительное их число, приводимое в соответствующих справочниках, преобладающую часть их составляют переводы внутрисоюзные, то есть с языков народов СССР. Если же взять переводы с основных зарубежных языков, то мы окажемся где-то в самом конце списка развитых стран. Так, ФРГ, Испания, Франция выпускают в год 3–4 тысячи переводов с английского; Япония, Нидерланды, Швеция – 1,5; СССР – 700 названий.