Михаил Венюков - О современном состоянии современных сил и средств Японии и Китая

А. В провинции Шен-цине или Ляо-дуне и Ляо-си. [7] 8 Заметим, что настоящие сведения о маньчжурских войсках в Шень-цине резко различаются от помещенных в Военно-Статистическом Сборнике и взятых у о. Иакинфа, который по-видимому смешал провинцию Шень-цин с городом Шень-цином, т. е. Мугденом. Но они весьма близко подходят к обнародованным в 1857 г. профессором Васильевым, у которого я, для избежания ошибок, заимствовал орфографию собственных имен, несколько иную чем у г. Дерби, которому обязан таблицею. Впрочем, и сведения г. Васильева не во всем сходны с настоящими, конечно по случаю разновременности китайских источников, из которых они почерпнуты… То же нужно разуметь и про две остальные провинции.

Б. В провинции Гирин-ула. [8] 9 При войсках в городе Гирине находятся в небольшом числе речные джонки.

В. В провинции Сахалян-ула, т. е. Амурской. [9] 10 Которые считаются храбрейшими солдатами в Китае и все искусные стрелки-звероловы.

Проследив это росписание по карте, вы видите, мм. гг., что дислокация в северной Маньчжурии, нам пограничной, следует трем главным направлениям. Исходя из общего центра, Гирина, эти три направления расходятся. Одно ведет лас на восток, к устью Тумень-улы, т. е. к северной оконечности Кореи и южной наших теперешних земель в южно-усурийском крае. Важность этого стратегического пути легко понять из конфигурации наших владений между реками Суйфуном и Тумень-улою, представляющих узкую полосу, где однако заключены наши лучшие гавани, и из того, что дорога от Нингуты через Хунь-чунь к морю есть главнейший путь для сбыта произведений юго-восточной Маньчжурии заграницу. Другое направление следует на северо-восток от Гирина, по Сунгари, главному водяному пути, к Маньчжурии и, наконец, третье идет также вдоль большой реки Нонни и потом переходит по кратчайшим расстояниям к Аргуни и Амуру. Если бы очень искусному европейскому стратегу предложить составить самую выгодную дислокацию для обороны Маньчжурии и для перехода из нее к наступательным действиям, он не сделал бы лучшей: такова была проницательность Кхан-си, известного соперника Петра Великого. Кроме сухопутных сил в Маньчжурии, есть еще флотилия джонок в Айгуне, Мергене, Цицикаре и проч.; но эти суда находятся в жалком виде. Мне самому случалось наблюдать амурские джонки в 1858 году: в них можно было видеть насквозь через оба борта. Служба их более транспортная, чем военная. О заведении речных пароходов на Сунгари и Нонни китайцы еще не думают. Это, вероятно, случится лишь тогда, когда англичане, уже прочно утвердившиеся в Нючуанском порте и делающие быстрые экономические завоевания в южной Маньчжурии, перейдут в северную, т. е. пожелают снабжать берега Сунгари и Амура своими товарами, в подрыв нашим, хотя, нужно признаться, что мы и сами не успели еще завести торговлю на Сунгари, да еще в придачу допустили преобладание китайских. торгашей на собственных приамурских рынках, например в Благовещенске, в Константиновской и т. д.

Для ближайшего ознакомления с Маньчжурией, которая, без сомнения, есть лучшее из средне-азиатских владений Китая и важнейшее для нас, я хотел бы распространиться о ней гораздо более; но время мне остающееся слишком коротко, чтобы я мог приводить больше подробностей. Перейду поэтому к соседней на западе Монголии и замечу прежде всего, что значительная часть ее, именно юго-восточная полоса, вдоль Хингана и великой стены, в настоящее время уже утратила прежний характер страны, занятой исключительно варварами-номадами. Напротив, китайская эмиграция обратила ее в местность с господствующею земледельческою промышленностью и тем превосходно парализовала опасность, которая издревле грозила Срединному Царству от соседних монголов. Княжества, или, так называемые, аймаки, между северным изгибом Желтой реки и местом слияния Сунгари и Нонни теперь содержат массы оседлых пришельцев из собственного Китая, под влиянием которых и сами монголы частью взялись за соху. Даже и там, где этого не случилось, номады стали мягче, привыкли к некоторым удобствам, доставляемым культурою, и отчасти привязались к Китаю, если не нравственно, потому что монгол всегда презирает китайца, то экономически. Часть монголов, у самой великой стены, именно чахары, зачислена даже в восьми-знаменное войско, т. е. приравнена маньчжурам, надежнейшей защите Пекина с севера. В крайней к юго-востоку Монголии, в области Чэн-дэ-фу, китайский император имеет свою загородную резиденцию, где еще в 1860 году он спасался от англичан и французов. И ратовавший против последних князь Сан-ко-лин-син имел под своею командою, главным образом, южно-монгольские ополчения. Но по мере того, как из этого уголка Монголии мы будем подвигаться на север и запад, природа, а с нею и жители страны, становятся все более и более неприязненными. Номадов тут сдерживает в покорности Китаю лишь крайняя бедность их, да политика родственных связей и религиозного влияния кутухт и далай-ламы, которые все на жалованье у пекинского двора. Особенно на севере, близ нашей границы, в так называемой Халхе, ненависть монголов к Китаю жива. Халха, нужно заметить, не была завоевана китайцами, но подчинилась им добровольно, из страха чжунгарского царства, которое в XVII и XVIII веках существовало именно в тех местах, где теперь образуются мусульманские владения дунганей; но китайцы не получили права в ней водворяться иначе как в небольшом числе торговых слобод, да и то без семейств. Халха притом подчинена не множеству мелких князьков, с которыми принцип divide et impera (разделяй и властвуй) находит, легкое приложение: нет, она состоит из четырех больших ханств, которых владельцы [10] Тусету-хан, Цецен-хан, Джасакту-хан и Соин-ноин. располагают значительным числом людей. Явись между ними человек с воинственными наклонностями, и они могут напомнить, до некоторой степени, времена Чингизхана, которого первоначальное поприще было именно здесь. Привязанность их к китайскому императорскому дому очень условна, и воспоминания о политической независимости, о диком могуществе, глубоко потрясают их души. Я говорю это по опыту, мне хорошо известному. Когда в 1850 годах шло занятие Амура и можно было опасаться столкновения с Китаем, одному из наших соотечественников удалось говорить с монгольским амбанем-бейсэ в Урге о восстановлении независимости его народа от Срединного Царства – глаза монгола сверкали, и от внутреннего волнения он едва мог говорить. И такое отношение северных монголов к Китаю засвидетельствует, конечно, всякий, кто бывал в этих местностях. Напрасно китайцы дали известную долю самостоятельности северным монголам, установив у них народные сеймы в Улясутае: это была жалкая комедия, которую номады хорошо понимали и которая не скрыла от них жадности и самовластия китайской бюрократии. Трудно, мм, гг., сказать, что теперь может статься с Халхою, когда с запада приближается к ней огонь восстания. Мы уже знаем, что изменники из монголов-халхасцев десятками казнятся в Урге; но едва ли одни казни и даже одни китайские войска в состоянии будут удержать эту страну во власти пекинского сына неба. По-видимому, без нашего содействия не обойдется, и это будет рационально, потому что бурятское население в Забайкалье одноплеменно с населением Халхи, имеет ту же религию и хранит те же воспоминания о прошедших судьбах и о диком величии.