Array Коллектив авторов: Советский тыл 1941–1945: повседневная жизнь в годы войны

Сталинское «военно-мобилизационное» государство стало оплотом противостояния гитлеровской «войне на уничтожение». Государственный комитет обороны (ГКО), который возглавил Сталин, был центральным военным органом советского государства в 19411945 гг. Он обладал всеми инструментами убеждения и принуждения [41] Черепанов В. В. Власть и война. С. 185, 341, 468–469. , не последним из которых была апелляция к патриотизму советских граждан. Начиная с 1930-х гг. им настоятельно внушали чувство долга – защитить Родину-мать. В семь часов утра 22 июня 1941 г., спустя три часа после нападения Германии, Сталин в частной беседе сказал, что эта война станет Отечественной, она объединит людей перед лицом угрозы фашистского порабощения. В тот же день митрополит московский Сергий в послании «пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви» призвал к «защите священных границ» Отечества [42] 24 июня в газетах «Правда» и «Красная звезда» было опубликовано стихотворение Василия Лебедева-Кумача «Священная война». Несколько дней спустя композитор Александр Александров обратил его в военный марш, которым впервые прощались с солдатами Красной армии, отправлявшимися на фронт с Белорусского вокзала. «Священная война» была принята с энтузиазмом, хотя и стала советским «военным гимном» лишь 15 октября. См.: Bonwetsch B. Die Sowjetunion im Zweiten Weltkrieg 1941 bis 1945: Der “Große Vaterländische Krieg” // Jahrbuch für historische Kommunismusforschung. 2005. S. 13–43; здесь цит. по: Ibid. S. 17–18. . Архипастырь, «фактический глава Русской православной церкви» (РПЦ), «занял в этом послании глубоко патриотическую позицию», как отмечает Игорь А. Курляндский в своем анализе «Вклада Русской Православной Церкви в победу над врагом», публикуемом в этом сборнике. Даже будучи безжалостно преследуемой на протяжении 1920-1930-х гг., РПЦ с первого дня войны выступила в защиту родины (хотя в своем послании митрополит Сергий не упомянул ни Советский Союз, ни Коммунистическую партию) [43] См.: Reese R. R. The Russian Orthodox Church and ‘Patriotic’ Support for the Stalinist Regime during the Great Patriotic War // War & Society. 33 (2), May 2014. P. 134. . А советское государство заняло осторожную позицию – использовало духовное влияние церкви, чтобы через нее мотивировать преимущественно верующее население, но на своих условиях. С 1943 г., с началом нового этапа в отношениях между РПЦ и советским государством, русское православие стало неотъемлемой составляющей санкционированной государством патриотической пропагандистской кампании. Однако на протяжении всего военного периода советская власть все же опасалась церкви, полагая, что РПЦ стремилась вернуть себе утраченную легитимность под лозунгом поддержки войны за свободу Отечества. Церковь находилась под пристальным наблюдением НКВД, центрального ведомства сталинского «гарнизонного государства», как называет его Лэрри Холмс [44] Холмс Л. Е. После потопа: сопротивление советской эвакуации военного времени на местах, 1941–1945. .

Принуждение, жесткая трудовая мобилизация в СССР в годы войны находятся в центре внимания многих авторов этого сборника. Миллионы женщин, детей, стариков работали тогда по 10–12 часов в день и семь дней в неделю под угрозой сурового наказания за нарушение трудовой дисциплины. Их домом зачастую были переполненные, сырые фабричные бараки [45] Bonwetsch B. Die Sowjetunion im Zweiten Weltkrieg. S. 31. . Мартин Краг в своей статье «Советские законы о труде» освещает Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г., устанавливавший уголовную ответственность за «дезертирство» с предприятий военного производства: «дела виновных в самовольном уходе (дезертирстве)… рассматриваются военными трибуналами» [46] Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г. «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий», см.: www.libussr.ru/infdoc3.htm [08.10.2018]. . Он указывает, что, несмотря на попытки государства принудить людей к труду, «на практике наказания не были эффективны». В том числе и потому, что административно-правовая система была перегружена и пробуксовывала, власти нижнего уровня не хотели «применять к рабочим меры, которые казались излишне репрессивными». Данное нежелание было не столько показателем того, что даже сталинское государство не являлось тотально принудительным, сколько просто того, что руководители предприятий предпочитали не отдавать нарушителей под суд из-за острой нехватки рабочих рук. Вместо этого, чтобы призвать работников к порядку, они чаще прибегали к иного рода наказаниям, таким как конфискация продовольственных карточек. Однако, согласно Крагу, основная причина неэффективности подобных драконовских мер заключалась в том, что они боролись с его последствиями, а не причинами. В частности, «одной из важнейших причин дезертирства» элементарно были «плохие бытовые условия. В среднем в 1942 г. от экстремальных бытовых условий каждый день преждевременно умирали около 2 тыс. гражданских». Тем не менее, несмотря на слабые места экстраординарного, жесткого трудового режима, «сталинская экономика выстояла», утверждает Краг. Какими бы неэффективными ни были карательные механизмы и привязка рабочих к конкретным предприятиям, они работали на поддержание производства и увеличение его объемов.