Действительно, советская экономика была «военной экономикой в мирное время». За годы войны ей удалось намного превзойти немецкую, невзирая на катастрофические потери и дезорганизацию после нападения в июне 1941 г. [26] Бернд Бонвеч ссылается здесь на: Sapir J. Die Sowjetunion im Zweiten Weltkrieg 1941 bis 1945: der “Große Vaterländische Krieg” // Jahrbuch für historische Kommunismusforschung. 2005. S. 19–21.
С наступлением вермахта и первыми поражениями Советский Союз столкнулся с «последним препятствием», ограничивавшим его «возможности вести войну», – хронической нехваткой рабочих рук [27] Barber J., Harrison M. The Soviet Home Front, 1941-45. P. 143–145.
. Компенсировать ее можно было, лишь мобилизовав миллионы женщин и юных людей. Но «в экстремальных условиях» войны, когда резко сократилось потребление, политические, то есть «внеэкономические», механизмы стали более эффективными для поддержания военного производства [28] Сомов В. А. Потому что была война… Внеэкономические факторы трудовой мотивации в годы Великой Отечественной войны (1941–1945). Н. Новгород, 2004. С. 6–7: «В тяжелых условиях войны заинтересованность трудящихся в материальной выгоде как мотивации труда не имела решающего значения. Внеэкономические факторы трудовой мотивации, не связанные с прямым материальным стимулированием или материальными условиями труда».
.
Вопрос о механизмах, с помощью которых сталинское государство мобилизовало советских граждан на изнурительную, но, в конечном счете, победоносную войну, разделил историков – восточных и западных [29] Там же. С. 22–47 («Историография проблемы»).
. Принимая во внимание огромные человеческие потери, понесенные советским народом в войне, – около 27 млн погибших, не удивительно, что участие в войне рассматривали как исполнение «священного долга» перед родиной, и мало кто из историков, как советских, так и постсоветских, считал возможным оценивать это критически. Даже когда некоторые аспекты войны мягко ставили под сомнение, власти – как советские, так и постсоветские – осуждали это [30] Markwick R. The Great Patriotic War. P. 701–702. См. URL: https://lenta.ru/ news/2016/03/16/mironenko/ («Назвавший мифом подвиг 28 панфиловцев глава Госархива ушел с должности») [16.03.2017].
.
Советская пропаганда военного времени и историография Великой Отечественной войны утверждали, что подавляющее большинство работников тыла, откликнувшись на призыв «Все для фронта!», активно и добровольно отдавали ему все свои силы [31] См.: Единство фронта и тыла в Великой Отечественной войне (1941–1945): Материалы Всероссийской научно-практической конференции 21–22 апреля 2005 г. / отв. ред. А. А. Чернобаев. M., 2007; Куманев Г. А. Подвиг и подлог: страницы Великой Отечественной войны. 1941–1945 гг. M., 2007.
. Однако зачастую западная историография, а подчас и постсоветская подчеркивали, что в годы войны людей принуждали к труду угрозой сурового наказания [32] Западная историография акцентирует принуждение советских граждан к труду в годы войны, см.: Ganzenmüller J. Mobilisierungsdiktatur im Krieg: stalinistische Herrschaft im belagerten Leningrad // Osteuropa. 61 (2011). Heft 8–9. S. 117–134; Berkhoff K. C. Motherland in Danger. Soviet Propaganda During World War II. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2012. В той же тональности оценивали это, напр.: Соколов А. Влияние Второй мировой войны на социально-трудовые отношения на советских предприятиях // Победители и побежденные от войны к миру: СССР, Франция, Великобритания, Германия, США / отв. ред. Б. Физелер, Н. Муан. M., 2010. С. 183212; Зефиров М. В., Дегтев Д. М. Все для фронта? Как на самом деле ковалась победа. М., 2009.
. В. Черепанов, например, пишет: «Рабочие и колхозники драконовским трудовым законодательством были, как рабы, прикреплены к производству, работая по 12 часов в сутки без выходных дней за скудный паек… у них не было другого выбора»; благодаря этому «Магнитогорск победил Рур» [33] Черепанов В. В. Власть и война. С. 136–137.
. Другие российские историки, например В. Т. Анисков, пусть и признавая такой трудовой режим суровым, считают все же, что победа была обретена благодаря способности советского государства пробудить боевой дух патриотизма: «Вся страна поднялась на смертельный бой с фашизмом. Не всеобщую растерянность и страх, которые пытались вызвать вероломным нападением захватчики, а великое и нарастающее единение, лютую ненависть к поработителям, готовность биться с врагом до полного его уничтожения встретили фашисты на нашей земле» [34] Анисков В. Т. Крестьянство против фашизма 1941–1945. С. 30.
.
Взаимосвязь между государственным принуждением и убеждением была сложной, как показывает В. А. Сомов, исследуя «внеэкономические факторы трудовой мотивации». Принимая жесткие законы о трудовой дисциплине, советская власть, считает он, прекрасно знала, что необходимо активно влиять на сознание населения. И действительно, задолго до немецкого вторжения она подготовила политическое оправдание и законодательное обоснование жертв, которые потребует грядущая война. В 1934 г. Сталин предостерегал: «Дело явным образом идет к новой войне». Но этого обращения к сознанию лишь недавно урбанизированной, а по большей части все еще сельской рабочей силе оказалось недостаточно. Трудовая дисциплина от этого не повысилась. Требовались методы принуждения. Ввиду угрозы войны советское государство задействовало конституционные и «административно-правовые» механизмы, чтобы убедить рабочих в том, что драконовская трудовая дисциплина в интересах не только государства, но и их самих [35] Сомов В. А. Потому что была война. C. 63.
.
Читать дальше