Лев Никулин - Тайна сейфа

— О, какая встреча!

Пока он долго трясет руку Стибору Бони, господин второй секретарь посольства Эриннии напрягает память и с трудом вспоминает театрального критика с неудобно-запо-минаемой фамилией: «Ermolai Samosadkin».

Интимные отношения с хорошо сложенной девушкой обязывают к самым неожиданным знакомствам.

— Отвратительная премьера… Не правда ли? Вы куда?

При всей бестактности вопроса, Стибор Бонн не находит в себе сил уклониться от ответа. Он еще очень молод и еще не усвоил приличествующий дипломату тон, который держит на расстоянии людей, не обладающих тактом. Все же он делает самое определенное движение рукой в направлении выхода.

Впрочем, гражданин Самосадкин сразу устанавливает самые фамильярные отношения…

— Дорогой друг… Поедем к Черепковым… Некто Череп-ковы… Обаятельная семья… Иителлигентнейшая семья в переулке… Мадам вы, вероятно, помните. Мы были у вас в посольстве по поводу визы, ну, вы помните… Все будут счастливы…

Г. Стибор Бонн вспомнил приятные линии шеи, чуть острый подбородок, обнадеживающий взгляд и не менее обнадеживающие формы мадам Черепковой..

— Удобно ли?..

— Со мной все удобно… Притом, вы знакомы… Уверяю вас, все — в восторге…

Они стоят на подъезде театра, и пока Стибор Бони собирается ответить, Ермолай уже сделал знак посольскому автомобилю с многоцветным флажком, и раньше, чем Бони обдумал ответ, они уже сидят на чуть влажных от сырости кожаных подушках, и прежде, чем Бони решил отказаться, Самосадкин уже сказал адрес шоферу.

Автомобиль с многоцветным флажком, протяжно рявкнув, покатился вдоль бульвара по мокрым от дождя трамвайным рельсам.

Пока они едут по тихим переулкам, которым отдали честь современные бытописатели Арбата, Остоженки, Пречистенки, г. Стибор Бони, второй секретарь посольства Эриннии, мало сведущий в русской литературе, вспоминает не без удовольствия прозаические дансинги Берлина и Вены, где густой оранжево-багряный свет электрических ламп сквозь серпантинные ленты, где неукротимый джаз-банд делает излишним диалоги и все предоставляется выразительному языку нижних и верхних конечностей. С таким воспитанием довольно трудно жить в спартанской Москве, власти которой преследуют спекулянтов, газеты которой отдают свои столбцы прозаическим электрическим станциям и ремонту водопровода, почти не обращая внимания на столь важное явление, как эксцентрические танцы. Молодому человеку тяжело без ресторана с программой из приличных аттракционов, без танцев между столиками, на которых, посвистывая, кипят кофейники и светятся зеленым и гранатовым огнями знакомые ликеры. И теперь с полузнакомым человеком г. Бони едет в незнакомый дом только потому, что слишком глупо возвращаться в первом часу ночи в особняк посольства играть в бикс с военным атташе.

Однако, перед тем, как остановиться у ворот пятиэтажного дома в Суконном переулке, он решительно заявляет Самосадкину, что для соблюдения приличий он пошлет свою карточку мадам Черепковой и подождет в вестибюле ответа. Самосадкин огорчен тем, что в квартире мадам Черепковой нет вестибюля, но если г. Стибор Бони желает соблюсти приличия, ему придется подождать на черной лестнице (парадный подъезд после двенадцати заперт), пока Самосадкин сбегает на четвертый этаж и предупредит о приятном госте. Они идут осторожно, обходя лужи, мимо каменных корпусов и сворачивают в узкую щель почти незаметной с улицы двери. Крутая железная лестница и тускло светящиеся над площадками лампочки окончательно смущают г. Стибора Бони. Но Самосадкин исчезает с предупредительным жестом, легко перепрыгивая через две ступеньки. Стибор Бони остается один на первой площадке лестницы, серьезно подумывая о побеге. Автомобиль ждет у ворот, притом г. Бони, в сущности, не собирается считаться с будущими недоумениями г. Самосад-кина. И как раз в ту минуту, когда он делает шаг назад, в оконной нише, на расстоянии сантиметра от него, он видит неопределенную тень и чувствует на своей щеке ровное горячее дыхание. Слегка вздрогнув, он щелкает зажигалкой. В вспыхнувшем свете желтого язычка пламени он видит лицо женщины, которое заставляет его выронить зажигалку. Непостижимая сила бросает его вперед почти вплотную к этому лицу, которое в полумраке лестницы кажется еще соблазнительнее и прекраснее.

— Кто вы?

Он и она произносят это одновременно по-французски, — он потому, что привык говорить и думать на этом языке, она — потому, что на этом языке ее учил говорить слегка похожий на него человек. Но он гораздо лучше обоих седых и лысых, сморщенных стариков. В открытом, вышедшем из моды бархатном платье, женщина с такими глазами, шеей и руками на черной лестнице в сырой нише окна. Искушенный в интриге доброго французского романа, г. Стибор Бонн решает: