Лев Никулин: Тайна сейфа

Третья комната — Жаки Ященко. За драпировкой кровать — девичье доже в бантиках и кружевах. На тумбочке у изголовья портрет Хризантемы Казимировны в полунатуральную величину, в платье «сомон» из ателье мод, с веером. Надпись из «Четок» Анны Ахматовой со значением и многими точками. В зеркальном шкафу восемь пар брюк на брюкодержателях и столько же пиджаков, не считая визиток, фрака и френчей. Когда у Черепковых суаре — здесь накрывают стол для ужина. Еще дальше — карельской березы супружеское ложе. Белый медведь на полу, туалет, розовые драпировки — гнездышко.

Но хозяин дома спит в кабинете.

Одиннадцать с четвертью. Звонок. Первые гости.

Теперь, когда гомункулус доктора Симова исчез бесследно, Натаниэль Тиль чувствует себя способным к трезвому обсуждению создавшегося положения.

— Кроме тебя и меня, никто не знает об Аминтайос?..

— Никто… Не считая этого невежды… Но это было двадцать три года назад. Черновые опыты… Этот наглец получил хороший урок… Я постепенно усовершенствовал машину. Я сделал приемник — металлический кружок, который ты держал в руках. Он сделан из особого сплава, который я назвал симонитом. Пока кружок из симонита соприкасается с материализованной энергией Аминтайос, она двигается и существует, как живое существо, как индивидуум со всеми человеческими функциями.

— Значит, если снять с ее руки браслет…

— Катастрофа. Концентрированная энергия стремительно разлетится, вызвав взрыв моей машины… Уничтожить Аминтайос можно только, введя ее сюда, в изолятор, постепенно рассеивая сконцентрированную энергию.

— Значит, она будет существовать двадцать, тридцать… сто лет…

— Меньше… Много меньше… Теперь ей девятнадцать лет… Не забудь, что энергия поступает в обратном порядке от конца жизни к началу. Двадцать три года назад — первое явление… Аминтайос. Тогда ей было сорок два года. Теперь она стала моложе на двадцать три года. Уменьшаясь в возрасте с каждым годом, она исчезнет после того, как превратится в новорожденную. Это будет через девятнадцать лет и несколько месяцев, при нормальных условиях.

— Недурно… Можно позавидовать участи ее мужа или любовника…

Натаниэль Тиль ходит из угла в угол по лаборатории, цепляясь острыми носами ботинок за провода.

— Если попробовать ее вернуть сюда… хотя бы через милицию.

— Скандал… огласка… газеты…

— Сумасшедшая ночь, черт ее возьми… Ты уходишь?

— Да… Завтра я попытаюсь навести справки…

— Во всяком случае, я рассчитываю на тебя…

Брови Натаниэля Тиля слегка двигаются вверх, что свидетельствует о недоумении, переходящем в тревогу.

— В каком смысле?..

— Ты поможешь мне переконструировать машину. Я мечтаю о массовом восстановлении некогда существовавших индивидуумов и, прежде, всего, средства мне необходимы на выработку симонита. Все, что у меня было, я истратил на эти опыты.

На неподвижном лице Тиля двигаются только те мускулы, которые непосредственно связаны со следующей членораздельной речью:

— Вопрос о материальной поддержке вашего предприятия связан исключительно с теми перспективами, которые оно обещает. Я наведу справки. Ответ через месяц.

Симов поворачивается на каблуках, с трудом веря своим ушам, и видит только что хлопнувшую дверь, которая плотно закрылась за мистером Натаниэлем Тилем.

Молодой человек запоминающейся наружности, чуть старше двадцати лет, в котором можно без ошибки узнать иностранца, стоит в вестибюле одного из московских театров.

Ночь, без четверти двенадцать; в зрительном зале наверху актеры и актрисы в приспособленных костюмах еще упражняются в прыжках на загромождающем всю сцену сооружении, напоминающем увеличенную в сто раз железную кровать после пожара. Чтобы не задерживать читателя, скажем сразу, что молодой человек — младший секретарь посольства Эриннии в Москве — г. Стибор Бони. В данную минуту он ждет конца представления одной русской классической пьесы, вернее, он ждет одну хорошо сложенную девушку, имеющую отношение к происходящему в театре. Г. Стибор Бонн в нетерпении смотрит па часы, в шестой раз огибает четыре колонны вестибюля, круто останавливаясь против дверей, ведущих на сцену. В некоторую минуту хлопает дверь, и рука из щели протягивает ему записку. На сомнительном французском языке хорошо сложенная девушка пишет, что ее могут увидеть не раньше двух часов ночи, так как руководителю театра пришли в голову некоторые гениальные мысли, которыми он счастлив поделиться с сотрудниками театра после спектакля. Г. Стибор Бони возмущен. В точно установленный порядок ночи вносятся изменения. Две бутылки «Абрау Дюрсо», фрукты и пол-литра ликера останутся неиспользованными, не говоря уже о темпераменте г. секретаря. Он делает последний круг вокруг четырех колонн вестибюля и мысленно в самых резких выражениях осуждает руководителя театра и то направление искусства, которое отрывает от интимной жизни его сотрудниц. Как раз в эту минуту на площадке лестницы появляется другой молодой человек. Фалды его пиджака как бы абажуром поднимаются над брюками, облегающими расставленные в виде буквы икс ноги. Сходство с названной буквой увеличивают широко расставленные локти, которые придерживают портфель и похожую на маршальский жезл трость. Этот молодой человек, которому круглые роговые очки придают весьма озадаченный вид, сбегает по лестнице, слегка задев локтем Стибора Бони. Наскоро извинившись, восклицает сразу на трех языках: