Владимир Соколов - Львы и розы ислама

Но всеядность касыды часто оборачивалась против нее самой. Со временем ее слишком крупная и тяжеловесная форма стала распадаться на составные части, каждая из которых стремилась образовать отдельный жанр. Фрагменты о любви превращались в любовные газели, размышления о бренности бытия – в философскую лирику, а восхваления племени или самого себя – в панегирики, хвалебные оды правителям и богатым меценатам.

Принятие ислама только слегка скорректировало темы арабской литературы, не затронув ее по существу. Вопрос веры играл более важную роль в биографии поэтов, чем в их творчестве. Какое-то время арабский поэтический мир балансировал между язычеством и исламом, постепенно склоняясь в пользу второго.

Первым певцом ислама и самого Мухаммеда называют Хасана ибн Сабита – беспринципного стихотворца и известного труса, строившего из себя великого воина и даже красившего волосы в красный цвет, чтобы походить на льва, терзающего свою жертву. Начав с традиционных касыд, он перешел в ислам и с таким красноречием воспевал Пророка, что тот подарил ему рабыню и дворец. Позже он стал успешным панегиристом при дворе халифа Муавии.

Поэт аль-Аша тоже начинал как язычник, но потом стал симпатизировать христианам и в итоге принял ислам. Это ничуть не мешало ему воспевать вино и дружеские попойки с флейтистками. Он утонченно описывал цветы, «покрытые чалмой из лепестков», традиционно жаловался на жестокость возлюбленной, ради которой ему пришлось всю ночь ждать у бедуинского лагеря («пока даже у волков не стали слипаться глаза»), и меланхолично замечал, что в любви «каждый из нас и охотник, и дичь». Как и положено бедуину, после хмельной чаши его одолевали мысли о бренности всего сущего.

Джарвал ибн Аус по прозвищу Карлик, уродец и мастер жанра поношений (хиджа), тоже принял ислам. Он сделал свой профессией желчность и язвительность, вместо панегириков обливая врагов помоями. Его стихи изумляли современников своей грубостью и непристойностью. При этом Джарвалд не вкладывал в них никакой злобы, ничего личного: это была лишь поэтическая игра, демонстрация литературной силы, то есть те же восхваления, только с другим знаком. Упиваясь своим мастерством, он бичевал и высмеивал даже собственных родственников: главное было показать талант, а против кого он обращался, не имело значения. В одном из стихов он пишет, что, не зная, на кого излить свою злобу, готов проклинать самого себя.

Профессиональным панегиристом был и самый выдающийся поэт того времени ан-Набига. За деньги этот блестящий стихотворец мог воспеть кого угодно. Причем его оружие было обоюдоострым и при случае легко обращалось против того, кого он восхвалял. Ему пришлось бежать от хирского князя из-за едкого пасквиля, в котором он выставил своего покровителя трусом, самодуром и извращенцем. По другой версии, он случайно увидел обнаженной жену князя и описал ее так красочно и живо, что муж поклялся его убить. Какое-то время он безбедно жил при гассандиском дворе, но потом вернулся к князю Хира и в честь примирения написал свою лучшую касыду, получив в награду целый караван верблюдов.

Его хвалебные стихи не претендовали на правдивость – это был только способ заработать на жизнь. Ан-Набига был мастером стиха в самых разных жанрах, владевшим гибким и точным языком, одинаково остро и наглядно описывавшим природу, зверей и женскую красоту. Широко известно его описание змеи – как она лежит, свернувшись в кольцо и кося глазами, притворяясь слабой и храня лицемерный вид, но из ее пасти торчат «острые и кривые, как иглы, зубы».

Не менее знаменито его описание нагой княгини. Поэт подробно изобразил складки на ее животе и упругие соски, от которых грудь кажется выше. На ней золотое ожерелье, она похожа на ручную газель, которая «светит на тебя черными зрачками». В ее глазах – неудовлетворенное желание: «так больной смотрит на лица своих посетителей». Она словно ромашка после утреннего дождя, когда цветок уже высох, а стебель еще влажен. Даже монах во время молитвы не смог бы отвести от нее взгляд и думал бы, что идет праведным путем, хотя давно уже с него свернул. Сжав ее тело, почувствуешь, как оно подастся под рукой и тут же вернет свою форму. А если войти в ее лоно, почувствуешь «возрастающую упругость». Все это тоже своего рода панегирик, почти боготворящий женское тело и в то же время упивающийся исходящим от него соблазном.

Ан-Набига стал признанным мэтром, почитавшимся во всем арабском мире. Репутация его была так высока, что его приглашали как судью на поэтические состязания. Многие считали его лучшим арабским поэтом или, по крайней мере, вторым после Имруульккайса. Стихами ан-Набиги восхищался даже суровый халиф Омар.