Коллектив авторов - Мир Калевалы

Существует «Калевала», состоящая только из народных рун, без этих добавлений, но это не такое увлекательное чтение, как созданный Лённротом эпос. В большом искусстве речь всегда идет о персонаже, находящемся в центре повествования и дающем рассказу жизнь.

Главная роль в «Калевале» отведена Вяйнемёйнену, к которому позднее, в результате новых фольклорных поездок Лённрота, присоединилась трагическая фигура Куллерво («Старая Калевала» – 1835-36, «Новая Калевала» – 1849).

Вековечный песнопевец не слишком огорчился появлением в своей вселенной Куллерво. Он знал себе цену; говоря словами Лейно – «властелин души народной». Выше него был только «…Укко, бог верховный, всей вселенной повелитель!» [5] Здесь и далее цитаты из эпоса «Калевала» в переводе Э. Киуру и А. Мишина, Петрозаводск, 1998. . Можно представить, что, составляя эпос, Лённрот в каком-то смысле отождествлял себя с Вяйнемёйненом и, наверное, потому дал песне отзываться эхом, словам литься. Но никакой юной Айно, которую старый бард в эпосе возмечтал сделать своей, в жизни Лённрота, похоже, не было; только покорная жена и дети. Единственный сын, Элиас, умер двухлетним, остальные были дочери, но и из них лишь одна пережила отца. Ида Каролина переехала в Стамбул, а затем в Италию, где и была похоронена в Сиене в 1915 году. Остальные дочери погибли от эпидемических болезней, не дожив до совершеннолетия. Отец-врач не смог исцелить их средствам современной ему медицины. Это, должно быть, его глубоко ранило.

Во что же веровала врачебная наука середины XIX века? Все еще в кровососные банки, кровопускание и пиявок, которые ужасали в последние минуты бедного Гоголя: «Лестницу поскорее, давай лестницу!». И Господь смилостивился над ним и дал.

Лённрот не мог знать о вирусах и бактериях больше, чем его коллеги, но понимал, что опрятность и чистота – одно из ключевых понятий на пути сохранения жизни, воздержание от спиртного и дурной жизни – второе. Легче было предупредить болезни заранее, чем тогда, когда они жадно вопьются в свою добычу. Уравновешенная психика тоже, случалось, излечивала. И плацебо оказывало и оказывает свое воздействие, что Лённрот также осознавал.

Общество Финской литературы выпустило открытку, на которой с портретом Лённрота соседствует его текст. Это центральная часть его медицинской доктрины: «Отдых, надежда, довольство и умеренное веселье сохраняют здоровье, а иногда даже излечивают больного. Но вредны чрезмерные радость и веселье, равно как и горе, скорбь и уныние».

Хорошо сказано. Под чрезмерной радостью и весельем Лённрот подразумевает, скорее всего, разгульную и нетрезвую жизнь. Вернее, даже не веселье, а буйство. От него все еще погибают достойные люди по обе стороны нашей границы несмотря на всю нынешнюю просвещенность.

Сам Лённрот вместо спиртного пил колодезную воду и участвовал в основании первого на Севере общества трезвости. В отличие от своего позднейшего коллеги, писателя Илмари Кианто – этого «московского магистра», написавшего в 1925 году произведение «Святой Орден Умеренной Выпивки», Лённрот ратовал за полную трезвость. Неудивительно, что он прожил действительно долгую для того времени жизнь и умер только в 1884 году. «Врачу, ис-целися сам!» – как сказано в Библии. В этом Лённрот на редкость преуспел – не так, как с собственными детьми.

Если Лённрот-человек до сих пор был мне менее знаком, чем многие другие финские классики, его «Калевала» несомненно оказала на меня большое влияние. Под ее впечатлением я написал роман «Такой человек» (1989). Я не удовольствовался только повторением биографии Вяйнемёйнена, а взял оттуда подходящие для меня кусочки и сосредоточился, в числе прочего, на Айно. Я и сам уже был тогда в среднем возрасте, и тем не менее очарован молодой девицей. Из ребяческих отношений, естественно, ничего не вышло; девица эта испугалась и отступила – но не утопилась, а вышла позднее замуж и создала счастливый дом с мужем, детьми и своими путями.

Сам я все же испытал потрясение, почти сбросившее меня за край бытия, откуда я чуть было не улетел в космос. Один друг, врач, меня от этого спас.

Придя в себя, я написал роман. Сампо тоже увлекало: решение вечных проблем благосостояния человечества, если бы только Сампо придумали заново. Я написал всю книгу размером старинных калевальских рун, но так, что текст казался на поверхностный взгляд обычной прозой. «Такой человек», однако, не имел никакого успеха, напротив – о нем, кажется, появилась лишь пара маленьких, скорее недоуменных отзывов и никто его не пожелал. Для меня он все-таки был тогда важен: одно из жизненных разочарований, которое я излечил писательством – еще раз.