Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Любопытно, что к похожему аргументу прибегали и защитники рабства чернокожих африканцев. Один из них писал:

В целом нет никаких сомнений, что выведение африканцев из состояния дикости, нищеты и убожества, в котором они погрязли у себя на родине, и их обращение к свету, гуманности и христианству – величайшее для них благословение, хотя отдельные люди и проявляют по отношению к ним необоснованную жестокость, порой необходимую для дела; однако то, что общее состояние подчинения, ставшее необходимым последствием такого переселения, согласуется с законом природы, можно считать очевидным [407].

Сейчас трудно сравнить два столь разных набора условий жизни, как дикая природа и промышленная ферма (или свободная жизнь в Африке и жизнь раба на плантации); но если уж такое сравнение необходимо, то свобода, конечно, предпочтительнее. На промышленных фермах животные не могут ходить, бегать, расправлять конечности, чувствовать себя членами семьи или стада. Конечно, многие дикие животные погибают из-за неблагоприятных условий, кого-то убивают хищники, но животные на фермах тоже не доживают всего отпущенного им природой срока. Постоянный доступ к пище на ферме нельзя считать безусловным благом, поскольку это лишает животное его главного занятия – поиска еды. В результате оно проводит жизнь в чрезвычайной скуке: ему не остается ничего, кроме как лежать в стойле и есть.

В любом случае бессмысленно сравнивать условия в дикой природе и на промышленных фермах для оправдания последних, поскольку вопрос заключается не в этом. Закрытие промышленных ферм не будет означать возвращения животных в дикую природу. Животные, которые содержатся сейчас на этих фермах, были выведены людьми для выращивания на этих самых фермах и продажи на мясо. Если бойкот продукции промышленных ферм, к которому я призываю в этой книге, окажется эффективным, то объем сбываемого товара сократится. Это не значит, что мы из нынешней ситуации мгновенно перейдем к такой, при которой эти продукты вообще не будут покупаться. (Я с оптимизмом смотрю на перспективы движения за права животных, но все же не ношу розовых очков.) Падение продаж будет постепенным, и оно приведет к сокращению прибыли от животноводства. Фермеры переключатся на другие виды сельского хозяйства, а гигантские корпорации будут инвестировать капиталы в иные отрасли. Поголовье животных на фермах сократится, потому что убитых не будут заменять новыми, а не потому, что животных отправят «обратно» в дикую природу. Со временем, возможно (здесь я наконец-то могу дать волю оптимизму), стада коров и свиней будут пастись в огромных резервациях, а не среди дикой природы. Таким образом, здесь нет выбора между жизнью животных на промышленной ферме и в дикой природе; вопрос в том, стоит ли вообще появляться на свет животным, обреченным жить на промышленных фермах и затем становиться мясом.

Здесь может быть выдвинуто иное возражение. Мясоеды отмечают, что если все люди станут вегетарианцами, в мире будет гораздо меньше свиней, быков, цыплят и овец, так что на самом деле они оказывают услугу животным, которых едят, ведь иначе те вообще не появились бы на свет! [408]

В первом издании книги я отвергал этот аргумент на том основании, что он предполагает, будто появление существа на свет – безусловное благо для него, а чтобы придерживаться такой точки зрения, нужно верить, что можно принести благо кому-то несуществующему. Это казалось мне глупостью. Но теперь я уже не так в этом уверен. (Мое однозначное отрицание этого аргумента – единственный философский тезис из первого издания, к которому я изменил свое отношение.) В конце концов, большинство из нас согласятся, что было бы ошибкой давать жизнь ребенку, если бы мы еще до зачатия знали, что из-за генетического дефекта его жизнь будет короткой и печальной. Зачатие такого ребенка принесло бы ему только вред. Но можно ли отрицать, что появление на свет существа, которое на земле ждет приятная жизнь, – благо для этого существа? Для этого нужно объяснить, чем различаются эти два случая, а я не могу найти удовлетворительный способ это сделать [409].

Аргумент, который мы сейчас рассматриваем, связан с вопросом о моральности убийства, а этот вопрос, куда более сложный по сравнению с вопросом о моральности причинения страданий, я до сей поры оставлял в стороне. Правда, в конце первой главы я кратко его затронул, и приведенных там соображений должно быть достаточно, чтобы показать, что для существа, способного планировать будущее, убийство неприемлемо и его нельзя компенсировать созданием другого существа. Сложность возникает тогда, когда речь идет о существах, не способных к планированию и живущих от мгновения к мгновению – то есть не обладающих постоянством ментального существования. Но даже в этом случае убийство кажется отвратительным. Животное может бороться за жизнь, даже если не понимает, что такое жизнь как существование в определенный временной промежуток. Но если у животного отсутствует ментальное постоянство, не так просто обосновать, почему убийство такого животного нельзя компенсировать появлением нового, которое будет жить в таких же благоприятных условиях [410].