Юрий Шиканов - Первогодки

— А вас не спрашивают! — осадил его Буралков. — Лейтенант Степанов… Он из-за Ковалева до самого подъема в классе просидел! Понятно?

Я стоял не поднимая глаз. Кругом виноват. Скорей бы подошел Валерка. Но где он? Все отделение в сборе, а его не видно.

— А где… где Абызов? — Спросонья голос мой был хриплым.

— Не вынесла его тонкая душа разлуки с тобой, — морща короткий, в веснушках нос, проговорил Копейкин. — Захворал.

— Нет, я серьезно.

— А он и говорит серьезно. В госпитале ваш друг, — сказал Буралков каким-то бесстрастным обыденным тоном, как будто каждый день кого-либо из нас клали в госпиталь.

— Как — в госпитале? — тихо спросил я, с недоверием вглядываясь в лица стоящих вокруг людей. Не шутят ли? Не разыгрывают? Но нет, все были серьезны. — Что с ним?

— Аппендицит. После вечерней проверки прихватило.

— Аппендицит?! — Я стал лихорадочно расправлять под ремнем складки, собираясь бежать в госпиталь. — Товарищ младший сержант, разрешите к нему! Я мигом!

— Никуда вы не пойдете. В госпиталь сейчас не пустят. — Буралков, чего с ним никогда не было, положил мне на плечо руку. — Операция прошла успешно. Лейтенант узнавал. Спокойствие, Ковалев, спокойствие.

Спокойствие… Мне бы хоть чуточку спокойствия нашего командира отделения.

— В субботу, — продолжал младший сержант, — и сходите. Передачу какую-нибудь снесете. Хорошо? А сейчас почистите сапоги. Три минуты до развода осталось. Еще успеете. А вы, рядовой Копейкин, поправьте постель Ковалева, помогите товарищу.

Субботы я еле дождался. Ночь спал плохо, крутился на матраце чуть ли не до утра. После завтрака и построения на работы терпение мое готово было лопнуть. Я хвостом ходил за младшим сержантом Буралковым, демонстративно поглядывая на часы.

Наконец он махнул рукой:

— Ладно уж, идите. Полы в казарме мы и без вас вымоем.

«Прав Валерка. Покладистый, оказывается, Буралков человек, — впервые подумал я так о сержанте, — и даже душевный. Правда, временами».

Ко мне вразвалку подошел Федор.

— На, мы тут скинулись. — Он неловко всунул мне в ладонь трешницу. — Зайди в военторг, купи что надо. От нас.

— Не надо. Деньги у меня есть. — Я пытался вернуть три рубля. — Родители вчера прислали. Десятку.

— Это от отделения. Святое дело. Обидишь.

— Держите увольнительную. Лейтенант Степанов выписал! — Сержант протянул документ.

— Степанов? — Я поморщился, вспомнив сожженный тренажер. Вот уж не думал, что он даст мне увольнительную записку.

Не чувствуя под собой ног, я кинулся в магазин военторга и накупил конфет, две пачки вафель, банку болгарского сливового компота и крупных желтых лимонов. Я особенно радовался, что удалось достать лимоны. Их очень любил Валерий. Помню, еще в эшелоне, когда нас везли в часть, он нет-нет да извлекал из спортивной, с фестивальной эмблемой сумки лимон и ел его прямо с кожурой. У меня сворачивало скулы только от одного вида, как он их ел, а Валерий даже не морщился. Предлагал он лимон и мне, но без сахара я есть отказался. Теперь в бумажном кульке я нес целый килограмм.

Возле серого трехэтажного здания госпиталя произошла заминка. Бумажный пакет порвался, и лимоны, словно желтые мячики, покатились по земле. Я нагнулся, чтобы их подобрать, и услышал над собой тоненький, как колокольчик, смех. Поднимаю глаза — девчонка, вернее, хорошенькая девушка в белом халате. На голове накрахмаленная шапочка с вышитым красным крестиком. Под белым срезом шапочки глаза, яркие, влажные, и искорки в них не то от солнца, не то от смеха. Собираю лимоны и злюсь на девчонку — чего смеется? А она присела на корточки рядом, так близко, что можно дотронуться рукой, и давай помогать. Потянулись мы за лимоном, и наши пальцы встретились. У меня даже дух захватило от этого нечаянного прикосновения. Отдернул я руку, да так резко, что лимоны снова просыпались, а девушка пуще прежнего заливается смехом: «Какой вы неловкий».

Голос у нее певучий, ласковый, но я буркнул что-то невразумительное — просил я ее, что ли, мне помогать? Неловкий… Посмотрела бы, как я стометровку на стадионе бегаю. Чуть-чуть до разряда не дотягиваю, но осенью разряд у меня будет.

Собрали мы лимоны, глянул я на девчонку сердито и пошел к дверям вестибюля. Даже спасибо забыл сказать. Надо было бы ей хоть лимон дать за помощь, но я поздно сообразил.

В регистратуре мне сказали номер палаты и дали белый халат. В длинном, пахнущем карболкой коридоре я отыскал дверь с цифрой «12», вошел и остановился на пороге, осматриваясь.