Вячеслав Фаритов - Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

и раскрывается в качестве точки схождения и расхождения разнонаправленных смысловых векторов. Подтверждение этой мысли мы находим у Бахтина: «Предмет, так сказать, уже оговорен, оспорен, освещен и оценен по-разному, на нем скрещиваются, сходятся и расходятся разные точки зрения, мировоззрения, направления». [678] Или у Деррида: «В этой цепочке восполнений обнаруживается своего рода необходимость – необходимость в бесконечном сцеплении звеньев, в неотвратимом умножении восполняющих посредников, которые и вырабатывают смысл того, что при этом отодвигается-отсрочивается, а именно иллюзию самой вещи, непосредственного наличия, изначального восприятия. Все непосредственное уже заведомо оказывается производным. Все начинается с посредника, и именно это оказывается «непостижимым для разума». [679]В горизонте трансгрессии сущее с фиксированной однонаправленной определенностью – не более чем искусственно выделенный конструкт, именование которого «сущим» – метафизическое недоразумение. Но в горизонте трансценденции размывающие фиксированную определенность гетерогенные перспективы – не более чем трансцендентное Ничто, обусловливающее «отчуждающую странность сущего». И в этом пункте Хайдеггер соприкасается с другим, отличным от трансценденции горизонтом философствования, но сам остается на стороне трансценденции. Трансгрессия в его философии представлена как бы в обратной перспективе зеркального отражения – и в обрамлении метафизики.

Тем не менее, Хайдеггер не является только метафизиком. Сквозь доводимые до предела интенции классической философской мысли у него начинают проявляться совсем другие тенденции. Прежде всего, необходимо учитывать и реально оценивать степень разрыва с Гуссерлем – насколько Хайдеггер заслуживает наименования «Антигуссерля». Гуссерль был целиком ориентирован на разворачивающееся в рамках четко очерченного трансцендентального поля сознания конституирование четко определенных смыслов-ноэм. Последние обусловливают акт восприятия-переживания сущего в качестве объекта (ноэма как таковая тематизируется только посредством процедур феноменологической редукции). Хайдеггер освобождает феноменологический подход от привязанности к смысловым единствам посредством прохождения сквозь эти единства в направлении экстатической временности, Бытия и Ничто. Коэффициент неопределенности в его философствовании значительно возрастает: возвращается тот хорошо ощущаемый в работах Канта фон неподдающегося дискурсивной фиксации, который был выброшен за скобки гуссерлевской редукцией. Правда, освобождаясь от привязанности к сущему, Хайдеггер попадает в зависимость от Ничто, иными словами: трансгрессия подвергается негативной субстанциализации и упаковывается в трансценденцию. Переход к трансгрессивному режиму в хайдеггеровской философии не осуществляется. Впоследствии Сартр именно на базе Ничто выстроит свою философию проекта как «ничтожения данного» в горизонте некой цели. Тем самым поколебленная Хайдеггером интенциональность восстанавливается в своих правах приоритетного горизонта. Хайдеггер шел от гуссерлевской интенциональности к тому, что не могло быть тематизировано в качестве определенного смыслового единства: бытие не есть сущее, ничто из сущего не есть бытие. Сартр от Ничто пришел к интенциональности – не удивительно, что он заодно восстанавливает и оставленное Хайдеггером позади сознание. Вместе с тем, итогом любого фундаментального проекта, по Сартру, является поражение – то, чего преданный трансценденции и рационализму Гуссерль еще не мыслил. Более радикальный по сравнению с Сартром переход к философствованию из горизонта трансгрессии мы находим у Ж. Батая в его разработке концепта внутреннего опыта как экстаза и оспаривания или, по-другому, как негативного проекта, проекта упразднения проекта. Именно Батай одним из первых улавливает идущий от Ницше импульс философствования в режиме трансгрессии, нивелирующей любую фиксированную определенность не через трансценденцию к Ничто, но исходя из нее самой, из льющейся через край избыточности смысла, смещающей любые границы. Именно этого не сделал Хайдеггер, заперев Ницше в клетку метафизического наследия. То, что Ницше было преодолено, Хайдеггер продолжал нести и пытался заставить других нести эту ношу вместе с ним. Сизифов труд, возведенный во вторую степень, – толкать камень Бытия к вершине, которой нет. «Чтобы избежать рожденной вершиной болезненной ностальгии, следует указать пальцем на ее обманчивость» (Батай). [680]