Алеся Лонская - Репортаж - От идеи до гонорара

Самый крупный план дает самые сильные эмоции в репортаже. Он может контрастировать с самым общим планом (мы представляем себе груду досок с холодильником, на котором все еще висят магниты — символ былого уюта), и за счет этого контраста генерируются эмоции. Не следует ставить рядом показ нескольких очень крупных планов или несколько только самых общих или общих планов.

Обращайте внимание читателя на взгляды, интонации, жесты, позы ваших героев. Иногда значение этих сигналов тела требует для читателя вашего пояснения, но лучше описывать их так, чтобы читатель мог расшифровать их значение сам. Научившись читать сигналы тела, вы обратите внимание читателя на то, что депутат во время произнесения какой-то фразы непроизвольно закрыл рот рукой или ослабил воротник. По версии консультантов по языку телодвижений Алана и Барбары Пиз, это может означать, что человек врет и боится, что его раскусят. Внимание к позам и жестам поможет как вам — повести разговор должным образом, так и читателю — понять истинные намерения вашего героя. Например, вы можете спросить депутата прямо:

— Вы только что закрыли рот рукой. Психологи говорят, что это означает ложь. Вы были неискренны.

Основные герои:в случае уголовного процесса — судья, подсудимый, свидетели, родители подсудимого, адвокаты, прокурор (гособвинитель). В качестве комментария в бэкграунд часто добавляются слова пресс-секретарь суда. В случае гражданского процесса у нас нет государственного обвинителя (прокурора) и нет подсудимого. Есть равноправные истец (тот, кто подал иск) и ответчик, их свидетели, судья, адвокаты.

Для того чтобы освещать судебное заседание, аккредитация не требуется — присутствие на открытых заседаниях доступно всем желающим. Но вам нужно взять с собой паспорт, знать фамилию судьи или хотя бы номер зала, где рассматривается дело: охрана может не пропустить вас в случае, если вы не назовете, куда и к кому идете. Попасть нельзя только на закрытые заседания — те, где затрагивается гостайна, где есть несовершеннолетние участники или озвучиваются подробности сексуальных преступлений. Однако, если власти не хотят, чтобы «нехорошие» процессы освещались в СМИ, они проводят суд в маленьком зале и не пускают всех журналистов под предлогом, что негде сидеть (стоять на судебном процессе нельзя). Иногда пускают только «избранных» журналистов или тех, кто первый пришел, остальные довольствуются трансляцией или видеозаписью. Удалить из зала вас могут за любую мелочь: за разговоры или за смех. Если вы не являетесь участником процесса, задавать вопросы во время суда вы не имеете права.

Фото- и видеосъемка на суде ведется только с разрешения судьи. Но запись на диктофон разрешена в свободном порядке. Разрешения на это спрашивать не нужно.

Приходите на место события до процесса, чтобы успеть поговорить с участниками. Кроме того, перед громкими судебными заседаниями у здания суда обычно собираются протестующие группы, и вы можете рассчитывать на отличную сцену-завязку с репортажной картинкой. Иногда происходящее перед зданием суда становится поводом для отдельного репортажа и гораздо интереснее, чем то, что происходит в суде. Я уже приводила выше фрагмент репортажа с акции перед судом над активистками панк-группы Pussy Riot.

Происходящее в зале суда очень формализовано, судебные процессы одинаковы и развиваются по одному и тому же сценарию. Формулировки судьи — однотипны, речь — казенная. Это все очень скучно. А если вы в суде впервые, вам покажется интересным то, что на самом деле очень банально. Поэтому не нужно загружать читателя подробностями самого процесса: кто выступал вначале, кто потом, кто следующий, что говорил судья между этим. Вас интересуют неожиданные реплики, меняющие суть дела («работающая» на конфликт цитата), выражения лиц участников, которые могли бы сказать об их действительных чувствах (часто в разрез со словами), их жесты, их поведение.

Подзащитный был необъятен, хорошо за 300 фунтов, но горе и стыд перевешивали и тянули его к земле. Он сгорбился на жестком деревянном кресле, в котором едва помещался, и тихо всхлипывал, заливая слезами салфетку за салфеткой и нервно дергая ногой под столом. В первом ряду наблюдающих за процессом сидела его онемевшая жена и с отсутствующим взглядом теребила обручальное кольцо на пальце.

Комната напоминала склеп. Свидетели говорили тихо и рассказывали о событиях настолько болезненных, что многие из них теряли над собой контроль. Медсестра, описывавшая поведение подзащитного, когда того доставила в больницу полиция, плакала. Он был почти кататоник, вспоминала она, с зажмуренными глазами и раскачивающимся взад и вперед телом, запертый от мира своей неописуемой душевной мукой. Долгое время он молчал, пока медсестра не села рядом и не взяла его за руку. Тогда он заговорил — сказал, что не хочет никаких транквилизаторов и не заслужил избавления от этой боли. Он хотел прочувствовать ее всю, до капли, а потом умереть.