Виталий Бондаренко - Свадьба пропащих - Кокотка

— Ванечка — КОТ, что ли, твой?

Бабетта расхохоталась:

— Хуже еще! Сыно-ок!..

— У тебя есть сын?! — Глаша приподнялась на локте. — Покажешь?

Бабетта тотчас растаяла:

— Глаз-то у тебя не черный, отчего ж и не показать?.. Ну, короче, Глаш, к шести начинают съезжаться-то. Мы все сперва в зале ждем, по диванам сидим. Клиент тут идет или случайный, какой из провинции забредет, или особый любитель. Особых-то любителей два разряда, Глафира: которые любят свеженьких и чтоб выбор был, эти-то к шести и съезжаются. А другие любители — но это бр-р, старичье все больше! — к полуночи подбираются, выискивают, которая уж пятерых обслужить успела, и все расспрашивают… До того душу измытарят, сил нет!

— Гадость-то… — Глаша прикрыла глаза рукой.

— Да стары они для дела уже… Иные просто с молодыми приезжают да смотрят: купцы с приказчиками, со студентиками договариваются, ихнее все удовольствие оплачивают, а заодно вот и свой погляд. И в пяти комнатах еще щелки есть, чтоб подсматривать…

— Стыдобушка!.. — простонала Глаша.

— Да жалко, что ль? Все ведь одно, даже и удобнее, когда платит, а сам не лезет. Эх, это ли и стыдобушка, милая! А вон свадьбу с тобой сразу пятеро, как со Стешкой, сыграют, да при открытых дверях! А на Макарьевскую если мадама купцам продаст, на время-то. Да только это время после весь год вспоминаешь… Купец — он самый страшный для нашей сестры придумщик.

— Тебя тоже СДАВАЛИ?

— Нет покудова. А девушки рассказывают: прям их в залу на подносах вносят или на тележках вкатывают, и вся ты лежишь, разносолами обложенная, так что и не шевельнись, а то марципан какой-нибудь раздавишь… Или нальют полный рояль шампанского, рыбок туда из аквариума накидают, и твоей головой по клавишам ездиют! Анете вон чуть нос не сломали весельчаки…

Глаша молчала, точно заснула.

— Да ты не бойся, тебя так не будут! — всполошилась Бабетта. — Ты ж на особом положении здесь. Хочешь, в залу спустись, хочешь, у себя спи спокойно всю ночь одна. Мадама тебя в содержанки, поди, готовит…

— Я содержанкой уже побыла! — Глаша усмехнулась горько. — А теперь я вот просто здесь — «девушка»…

— Ох, не греши на судьбу, Глафира! — вздохнула Бабетта.

Дверь скрипнула, приоткрылась, и в щель просунулась кучерявая Степкина голова. Увидев женщин на постели, Степка белозубо расплылся.

Бабетта рассердилась, прикрикнула на него:

— Что, аспид, вылупился? Неймется все?!..

Степка расплылся еще шире, словно польстили ему, но мотнул головой на вопрос отрицательно:

— Марфуша сказать велела, у Ваньки жар…

Бабетта вскочила с постели. Следом быстро встала и Глаша, прошлась рукою по волосам. И сказала первая:

— Доктора надо!..

К вечеру жар у Ванечки стал расти. Бабетта от сына не отходила. Но наступало время «гостей», и Марьянка мстительно стала визжать, что за мальчиком приглядит пусть Марфуша, а Бабетте нужно чесаться и — в «залу». Бабетта тупо уставилась на пылавшее жаром лицо ребенка и не услышала тихо, но властно произнесенных Глашиных слов: «Вот что, Марьяна Карповна! Бабетта — моя компаньонка. За нее и ее работу отвечаю я. Запомните это хорошенько, Марьяна Карповна!»

Та задохнулась от злобы и только дверью со всего размаха шваркнула…

Днем молоденький доктор Леонтий Палыч, который проверял девушек заведения раз в неделю и был свой человек, определил у ребенка ангину.

— Ничего смертельного, тетенька! — Веселый, с ямками на щеках и с мягкими русыми, необычайно густыми волосами, он производил впечатление пушистости и уюта, и всех девушек называл ласково тетеньками. — Больше горячего питья с лимоном, полоскание горла, и дня через три твой богатырь снова на коняку залезет…

Бабетта суеверно кивала в такт его словам, а Глаша прищурилась:

— Вы, простите, по ЖЕНСКОЙ ведь части?

— А по какой же еще, мадемуазель? — Глафиру он «тетенькой» не назвал, но и с ней говорил так же игриво, словно все шутки шутил.

— Вы НИЧЕГО НЕ НАПУТАЛИ? — спросила Глаша с невыразимым отвращением.

— Видит бог, напутать здесь невозможно, мадемуазель! — расхохотался доктор и пристально взглянул на Глашу. — Новенькая?

Вместо ответа Глаша протянула ему ассигнацию.

— Нет, нет, мадемуазель! — Леонтий замахал руками. — Ради вас — бесплатно… Из чистой любви к искусству, так сказать…

— Пошляк! — отрезала Глаша, как только дверь за врачом закрылась.

— Да он веселый, добрый, — равнодушно заступилась за Леонтия Бабетта и склонилась над Ванечкой.