Вера Чубакова - Какого цвета ветер?

— Поговорили раз, и хватит. Если мешаю, скажи прямо.

Он мне не мешал, еще никогда папа не был мне так нужен.

А Ромка?.. У него даже участия ко мне нет! Мы с ним как-то случайно оказались в одном автобусе. Он не мог меня не видеть, делал вид, будто что-то интересное рассматривал за окнами. Меня эго. пожалуй, вполне устраивало. Если я раньше не блистала красотой, то теперь тем более: лицо разукрасилось пятнами, на лбу желтые отметины.

Ольгуня говорит:

— Ты сейчас такая красивая, Саша, томная. Глаза как у мадонны...

Действительно, мадонна...

А папа сказал:

— Ты сейчас точь-в-точь как твоя мать, когда она тобой ходила. Какая-то болваииха посоветовала ей лицо травой намазать, не знаю, как она называется: разломишь стебелек, а там как молоко. Поверила дуре и намазалась, и чуть вся кожа с лица не слезла с мясом вместе. Смотри и ты не вздумай! Само пройдет, наладится.

Мы с ним часто разговариваем по ночам, когда не спится.

Он тихонько зовет меня:

— Сань, не спишь?

— Нет, пап...

— И ко мне что-то сон не идет, а завтра на работе

носом клевать буду.

— Сосчитай до тысячи — уснешь.

— А чего ж ты не считаешь?

— Не помогает.

— А другим советуешь.. Л помнишь, Саня, как мы с тобой под машинку обкорнались и нам от Валентины влетело, помнишь или забыла?

— Помню, папа.

В тот день мама занялась стиркой, а нас отправила в кино, чтобы мы «не мешались под ногами».

Времени до начала фильма оставалось еще много, и папа надумал зайти побриться. В парикмахерской у нас было много знакомых: мама работала дамским мастером. Какая она была ловкая и внимательная! Помню, соберется очередь, жешцииы волнуются, толпятся, а мама выйдет к ним с шуточками и приветливо так скажет: «А ну, девушки, кто на свидание спешит? Сейчас мы эту очередь в два счета раскидаем!»

Ей не надо было объяснять, какую прическу сделать. Посадит клиентку в кресло, поприжимает ей ладонями волосы со всех сторон, прищурится, сожмет губы, потом скажет: «Сидите и не беспокойтесь, сейчас мы сделаем то, что вам к лицу. Если вы, конечно, мне доверяете!»

Ей доверяли. Поэтому к ней всегда была очередь. Я любила войти потихоньку в зал и смотреть, как мама работает...

Папу в мужском зале тогда встретили такими словами:

— Смотри ты, как Серегина дочка подросла! Сколько ей уже?

— Шесть. На тот год в школу пойдет. Она у меня уже читает и пишет. Баловница моя! — Отец прижимал мою голову к своему животу. — Валентина стирку затеяла, нас в кино выпроводила, мешаем.

Отца постригли, побрили, освежили одеколоном. Потом он спрашивает меня:

— Саня, а давай-ка мы и тебя обновим? Стрижку-макатышку сделаем? Голове легче дышаться будет, и волосы гуще пойдут. Давай?

А мне что? Соглашаюсь.

Помню, отца, как больного перед операцией, окружили люди в белых халатах, уговаривали:

— Кто ж такую большую девочку под машинку стрижет?

Отец мне подмигивает:

— Валентина велела. Чтоб перед школой волосы погуще выросли.

Я поддакнула.

— Ну, раз Валентина велела, матери видней.

До сих пор помню, как в моих волосах ножницы лязгали и машинка стрекотала. Я подскакивала на кресле, то смеялась — щекотно было, то вскрикивала — за волос дернуло.

Мама увидела меня, за голову схватилась, а мы с папой заскочили в ванную, заперлись там на крючок и сидели до тех пор, пока мамл не устала «разносить» нас...

— А помнишь, Саня, как мы тебя первый раз в цирк повели?

И это я помнила. В цирке я тогда настрадалась! Вцепилась в мамин рукав, словно тонула. Мне казалось, что гимнасты непременно оборвутся с трапеций, что лошадь сбросит и растопчет наездника, а когда в шар под куполом забрались два мотоциклиста и устроили там бешеные гонки, я сунула голову в мамины колени и так просидела, дрожа, до конца представления.

Сколько же лет мне тогда было? Четыре или пять? Но я хорошо помню тот день. И еще помню, что папа сказал: «Забудь про цирк навечно, ишь позеленела вся от страха. Трусиха. Больше.тебе туда ходу и с» будет!»

Да где там «не будет»!

Уговорила я родителей, и в следующее воскресенье мы снова отправились в цирк. И ладони у меня от волнения потели, и от страха замирала, но даже глаза на этот раз не закрыла, хотя мамину руку терзала, как и раньше...

— Валентина любила цирк,— вздохнул отец. — Да, жизнь не остановишь, дочка. От Ираиды я хотел было вырваться, так ведь она мертвой хваткой. Подкаблучником меня сделала. Но она молодец, хозяйственная, хотя и скуповата. Другой человек деньги легко тратит, а она каждую копейку от сердца отрывает... Я во многом виноват перед тобой, Саня, во многом, но ты уж прости, не будем про старое вспоминать. И не бойся никого, в обиду не дам и с того мерзавца шкуру спущу.