Игорь Беляев - Гибрид - Для чтения вслух

Демонстрация вышла очень красивая и веселая. Из-за того что весна случилась рано и деревья уже распустились.

В колоннах несут не только флаги, шарики, портреты, но и березовые веточки. И когда мы выходим на Красную площадь, она — вся зеленая.

Папа посадил меня к себе на плечи, чтобы я рассмотрел на Мавзолее всё наше родное советское правительство. Больше всего хотелось увидеть товарища Сталина, но никто не знал, будет он стоять на трибуне или не будет.

Я оказываюсь выше всех на площади. Поэтому спрашивают у меня — есть ли товарищ Сталин или нет?

Я как дурачок брякаю:

— А какой из себя товарищ Сталин?

На меня цыкнули:

— В фуражке он, в серой фуражке!

На трибуне много людей. Мы идем всё ж-таки далеко от Мавзолея и разглядеть трудно.

Вдруг один человек на трибуне поднял руку. И вся площадь как завопит!..

— Товарищу Сталину ура! Сталину ура-ура-ура!..

Тут я понимаю, что дядя с поднятой рукой это и есть «дорогой товарищ Сталин в серой фуражке».

Но мне почему-то показалось, что фуражка на нем была белая. Он машет рукой вот так, и весь народ задыхается от радости.

Я тоже ору как резаный:

— Ура-а-а!..

При этом размахиваю руками и дрыгаю ногами. Чуть было не свалился.

С этого момента я полюбил товарища Сталина. На всю жизнь.

На семейном совете решили отправить в Чкалов к дяде Павлуше с тетей Машей: меня с мамой, Наташку с тетей Ирой, Адельсидоровну с Бориспалычем.

Дядя Леня собирался приехать через несколько дней. Папу не отпустили с работы. А Лизаветниколавна, Аня, дядя Жорж с тетей Мусей, дядя Сережа с тетей Галей — все решили пока оставаться в Москве и не затруднять без того тяжелое положение дяди Павлуши с тетей Машей, на которых обрушивалось целое семейство. Хотя мы принимали их в Москве каждый год как дорогих гостей.

Теперь было неизвестно, как они встретят нас.

— Что вы говорите! Павлушка только обрадуется, — говорит дядя Леня.

— А Марипална? — возражает тетя Ира.

— Ведь люди так меняются во время войны, — сжала губы Адельсидоровна, — Но других варьянтов нет!

— Как его называется, хорошие люди есть везде, — закругляет разговор бабушка Лизаветниколавна. — Поезжайте с Богом. А мы тут за вас будем молиться.

Она сшила мне рюкзачок из сурового полотна. С кармашком. А я положил в него целую пачку стрел с наконечниками от карандашей. На случай обороны. Аня накупила кучу конфет. Даже мои любимые «мишки». Дядя Сережа подарил стеклянную фляжку, и тетя Галя сварила клюквенный морс — вдруг захочется пить в дороге.

— Нормальная эвакуация, — заявил дядя Леня.

И мы поехали.

Эвакуация — это когда можно ехать в поезде без билета.

Эвакуация — это когда в вагоне не то что сидеть — стоять негде.

И даже если ты захочешь упасть, то останешься стоять, потому что и на полу места нет и под потолком на третьей полке висят между чемоданами люди.

Эвакуация — это когда поезд трогается, когда хочет, и останавливается, где ему вздумается.

Эвакуация — это когда нельзя нигде ни поесть, ни попить. А если захочется «по-маленькому» или даже «по-большому», надо целый час пробиваться по головам в тамбур, а потом ждать, когда поезд остановится. Тут важно быстренько соскочить, сделать свои дела прямо под колесами и бежать обратно. Потому что поезд тебя ждать не будет и может тронуться без свистка.

Эвакуация — это когда поезд дергается десять раз и только потом едет. Потому что на одном паровозе столько висит вагонов и нельзя рассмотреть, где начинается состав, а где кончается.

В эвакуации главное не отстать от своего вагона, потому что потеряться — пара пустяков. И потом ищи-свищи ветра в поле.

В дороге сразу становишься серьезным человеком и начинаешь соображать.

Дедушка все время молчит. Когда ему совсем плохо, кряхтит. Черный пиджак он снял, брюки у него не на ремне, а на подтяжках, засунуты в сапоги с галошами. Галоши он не снимает даже ночью, потому что боится их потерять в этой толчее. Его пристроили к окошку. Но окно закрыто на двойную раму, и открыть его не получается. Проводников нет, а дышать нечем.

Ночью кто-то догадался и разбил окно. Сразу стало легче. Но теперь боимся, что на станции кто-то влезет.

— Эвакуация — это тихий ужас, — все время приговаривает Адельсидоровна. — Лучше было умереть в Москве…

Лично я так не считаю, потому что мы все-таки едем. И начинаем новую жизнь. По крайней мере, лучше, чем загорать все лето на даче!