Игорь Беляев - Гибрид - Для чтения вслух

И они с гиком умчались, а я полетел домой. Через две ступеньки! Чувствую себя — на седьмом небе. Шутите? Еще утром я был никому не нужный «фрукт», просто «вакуированный». А теперь за меня Котик и вся его команда.

На стенке хрипит тарелка: «…От Советского информбюро… — В тарелке все время что-то обрывается и булькает. — …Наши войска оставили…»

— Какой замечательный голос! Прямо как у Шаляпина! Это Левитан, да? А читает одни неприятности. Может быть, он не еврей? — Это говорит Адельсидоровна.

Так я узнал, что на радио есть дядя, который читает только то, что ему скажет лично товарищ Сталин. А положение на фронте, непонятно почему, меняется только в худшую сторону. И Левитан тут ни при чем.

Фронт быстро подкрадывался к Москве.

По радио запели песню:

Слова сами запоминались, потому что песня поднимала настроение, даже у мамы.

Лето покатилось быстрее паровоза.

Во дворе я перезнакомился со всеми и даже бегал два раза на речку. Тайком от мамы. Потом меня приняли в бойцы. По всей форме.

В подвале горели свечки, и я давал клятву.

— Теперь, ешь землю, Москва! — скомандовал Котик.

Земля была грязная, но я честно прожевал и проглотил целую горсть.

Первого сентября я пошел в третий класс. Моя вторая школа, как нарочно, оказалась против Драмтеатра.

Я давно уже знаю, что есть большая жизнь, а есть — маленькая. Про необыкновенную героическую жизнь можно прочитать и в газетах, и книгах. Даже в кино показывают!

Про мою жизнь никто писать не будет. Потому что никому моя жизнь не интересна. Кроме меня, канешно.

Там, в большой жизни идет война и каждый день сам собой входит в историю. Наша жизнь ни в какую историю не входит. Ей там просто делать нечего.

Канешно, мне лично хотелось бы попасть в историю. Но пока я для этого еще маленький. А взрослые, может, и могли бы жить в большой жизни, но в Чикалове такой жизни нет, и поэтому мои родственники и знакомые живут «помаленьку», как все самые обыкновенные люди.

А еще я знаю, что есть другая жизнь. В театре. И в театре жизнь в сто раз интереснее.

— Театр — настоящий гадюшник. Все едят друг друга.

Это мне объяснили дома.

Особенно хотят съесть тетю Машу с дядей Павлушей. Потому что тетя захватила все главные роли, а дядя ставит только спектакли для тети Маши.

Один раз устроили целое собрание, приехал даже бывший директор театра Незнамов — теперь он в обкоме «большая шишка». Все стали пальчиком показывать на дядю Павлушу с тетей Машей и обсуждать поведение главного режиссера, который не понимает текущего момента и ставит спектакли, не отражающие нашу героическую современность.

Когда собирается вся труппа, землетрясение начинается с самого утра.

Дядя Павлуша занял ванную на целый час, соскабливая свою щетину безопасной бритвой. И все-таки дважды порезался. Пришлось применять «квасцы» для остановки крови и надеть белую рубашку с галстуком.

— Когда мужикам надо скрыть свои грехи на лице, они сваливают все на квасцы, — сказала тетя Маша и рассмеялась. Все очень нервничали.

Бабушка уже подарила мне старый дедушкин «жилет». Но я еще не знаю, когда мне понадобится бритва.

Вечером, за семейным чаепитием тетя Маша с дядей Павлушей изобразили весь этот спектакль в лицах.

Актеры хватали роли, как вермишель на базаре. А тех, кто не занят в спектакле, могли сократить и лишить брони. И тогда можно было загреметь прямым ходом на фронт. А на фронт, как я заметил, торопились не все артисты.

Я представляю себе весь этот цирк в театре.

— Наполеон, конечно, может быть евреем, но Кутузов!.. Это полный нонсенс. Кутузова играть может только абсолютно русский человек, без всяких примесей! Это даже царь Александр Первый, человек недалекий и страшный бабник, понял и поэтому поменял Барклая на фельдмаршала Кутузова, — заявил Немчинов.

— Правда, мнение царя неактуально сейчас, в советское время, но сам факт исторический! — поддержал Побегалов, который уже играл царя Петра Первого в пьесе «Шут Балакирев».

Дядя Павлуша согласился. Тем более что тете Маше это никак не угрожало. Она и не собиралась играть одноглазого Кутузова. Ее вполне устраивала Надежда Дурова.

Тем более в голубом гусарском мундире с золотыми нашивками, как было непременно заявлено сразу, еще до всяких репетиций.