Э.Зорин - Огненное порубежье

— Один я остаюсь,— сказал Юрий.

Неша молча кивнул.

— С петухом вот,— усмехнулся князь.

Неша взглянул на петуха и снова опустил голову. По щеке его прокатилась и застряла в бороде слезинка.

— Ехал бы и ты со мной, князь.

— Куды ехать-то? Изгой я. Нет у меня ни своей земли, ни родины.

— Поклонился бы дядьке. Глядишь, и помиловал...

— Дядьке не поклонюсь,— твердо ответил Юрий.

— В родной бы земле погребли...

— Земля везде пухом.

Неша вздохнул и встал, сминая шапку в руке.

— Прости меня, князь, ежели что не так. Остался бы я с тобой, да сердце исходит тоской.

— Чего уж там,— кивнул Юрий.— Ступай.

И, тяжко выпрямившись, поплелся по лестнице в дом. Глядя вслед ему, Неша перекрестил князя:

— Прости ему, боже, все его прегрешения.

Надел шапку, одернул кафтан и вышел на улицу.

2

Летний полдень поднимал над болотами густые испарения.

Святослав сошел с коня и сел на поваленное дерево. Его подташнивало, слегка кружилась голова. Князь расстегнул воротник рубахи, обнажил поросшую седыми волосами грудь.

Это был второй приступ. Первый раз ему стало плохо, когда еще только выехали из Карачева. Тогда обеспокоенный Кочкарь настоял на том, чтобы князь вернулся. И он вернулся и три дня отлеживался в избе у распахнутого окна.

Лекарей в Карачеве не было, врачевала его бабка, и то ли от ее травок, то ли от свежего воздуха князю стало легче, и он велел седлать коней. Кочкарь противился, но Святослав был упрям, и воевода уступил ему. Теперь он жалел, что уступил, и, стоя над князем, выговаривал ему, как малому ребенку:

— Кому сказывал я переждать день али два? Не молод, поди. А дел всегда невпроворот, можно бы и потерпеть.

— Не хочется помирать на чужбине,— тоскливо сказал князь, растирая под рубахой грудь.— Ой, как жжет, ой, как саднит-то...

— Прилег бы,— посоветовал Кочкарь и велел дружинникам принести попону.

Дружинники исполнили приказ, расстелили попону на траве, и князь лег на нее лицом вверх.

— Не полегчало? — заботливо спрашивал сидящий в ногах у Святослава Кочкарь.

— Куда уж там.

— А ты, знай, лежи да гляди в небушко-то,— приговаривал Кочкарь.

Святослав лежал на спине и глядел в небо, и боль постепенно отпускала его.

По небу плыли белые комки облаков, деревья подпирали его своими лохматыми вершинами, и пронзительная синева проливалась в широко открытые глаза князя.

Загостился он на этом свете, другие-то, его же лет, покоятся в земле. Нынче молодые пришли им на смену, горячие и непоседливые, и справляться с ними старому князю становилось все тяжелей. Может быть, потому и о смерти думалось спокойно, как о неизбежном? Может быть, потому и не тосковал он, прощаясь с жизнью?

Хотел он помирить князей, хотел на старости лет утешиться мыслью, что жил не зря. Сколь помнит себя, все мечтал о высоком киевском столе, много зла сотворил на пути к нему, думая добром искупить содеянное. Убивал, обманывал, льстил. А что из того? Разве уменьшится на земле зла после его смерти?.. Кто, кроме Кочкаря, уронит по нему слезу. Да и Кочкарь взгрустнет оттого лишь, что со Святославовой смертью кончится и его беззаботная жизнь. Отомстят Кочкарю обиженные сироты, припомнят князья всю его покрытую Святославом вину, поведут его на суд, как разбойника с большой дороги. Да и не разбойные ли дела творил Кочкарь?.. Только что с княжеской печатью... За такие-то дела простых людишек сам Святослав карал без милости...

Тихо смотрел князь на небо, жадно впитывал в себя последнюю синеву, словно в могилу хотел ее унести с собой, чтобы после того, как спустят его в землю, черной мглой подернулся небосвод и люди, оставшиеся после него, содрогнулись от страха.

Лежал Святослав на попоне и вспоминал, как отходила Васильковна. Не надолго пережил он ее, а еще в прошлом году, стоя у ее изголовья, думал, что жить будет вечно. С нетерпением ждал ее последнего дыхания, потому что томились во дворе оседланные кони, готовые унести его в Чернигов, где снова собирались князья на половцев.

И Васильковна, словно читая его потаенные мысли, глядела на него жалостливо и мудро, как умеют глядеть только прикоснувшиеся к смерти люди. И он вдруг взорвался нестерпимым отчаянием, опустился у изголовья ее на колени, молился, и плакал, и просил у нее прощенья.

Свезли Васильковну, схоронили, и на княжеском дворе навсегда поселилась тревога.

Ночами снилась Святославу княгиня. Приходила к нему в белом подвенечном платье, тихо садилась рядом и ласкала его, гладя неторопливой рукой по голове.