В этих условиях экономическая конкуренция была замысловатым образом вплетена в политическую и даже военную практику государств. Возрождение протекционизма во время Великой депрессии явилось первым следствием этого слияния. С точки зрения капитала, политическая поддержка могла впредь играть существенную роль в недопущении иностранной конкуренции и в тех регионах мира, где предприятия национально-промышленного сектора конкурировали друг с другом. С точки зрения государств, экономика становилась и самой основой интернациональной мощи и ее критерием. Теперь было невозможно представить себе «великую державу» без «великой экономики» — трансформация, наглядно иллюстрируемая подъемом США и относительным ослаблением Царской империи.
И наоборот, разве не подвижки в экономической иерархии, автоматически изменившие баланс военно-политических сил, повлекли за собой перераспределение ролей на международной арене? Просто это была популярная точка зрения в Германии, чей впечатляющий промышленный подъем придал ей несравнимо больший международный вес, чем в свое время Пруссии. И далеко не случайно, что среди немецких националистов 1890-х годов старая патриотическая песня «Дозор на Рейне», направленная исключительно против французов, быстро уступила место глобальным амбициям «Германии превыше всего», которая по существу стала национальным, хотя и неофициальным гимном Германии.
Такое отождествление экономической и военно-политической власти столь опасным сделало не только национальное соперничество за мировые рынки и материальные ресурсы, но и за контроль над такими регионами, как Ближний и Средний Восток, где часто переплетались экономические и стратегические интересы. Задолго до 1914 года нефтяная дипломатия уже была решающим фактором на Среднем Востоке, принося победы Британии и Франции, западным (но еще не американским) нефтяным компаниям и армянскому посреднику Талусту Гульбекьяну, который оставлял себе 5%. И наоборот, немецкое проникновение в экономическом и стратегическом плане в Османскую империю уже беспокоило англичан и помогло привлечь Турцию в войне на стороне Германии. Но новизна ситуации заключалась в том, что в условиях слияния экономики и политики даже мирный раздел спорных районов на «зоны влияния» уже не смог бы удержать международное соперничество под контролем. Ключом к его контролируемости, о чем хорошо знал Бисмарк, которому это удавалось с неподражаемым мастерством в 1871—1889 гг., являлось намеренное ограничение целей. Пока государства были в состоянии точно определить свои дипломатические задачи — заданное перемещение границ, династический брак, определимая «компенсация» за авансы, сделанные другими государствами, — возможны были и расчеты, и подсчеты. Ни то, ни другое, конечно же, не исключало контролируемый военный конфликт, что сам Бисмарк доказал между 1862 и 1871 гг.
Но характерной чертой капиталистического накопления как раз и было то, что оно не знало пределов. «Естественные границы» интересов «Стандард Ойл», Дойче Банка, алмазной корпорации Де Бирс простирались до границы вселенной или до границ собственной способности к расширению. Именно этот аспект новых моделей мировой политики дестабилизировал структуры традиционной мировой политики. В то время как равновесие и стабильность оставались фундаментальным принципом европейских держав в их взаимоотношениях друг с другом, повсеместно даже самые миролюбивые из них, не колеблясь, развязывали войну против слабых. Конечно, как мы уже видели, они тщательно следили за тем, чтобы удержать свои колониальные конфликты под контролем. Эти конфликты никогда не казались способными стать casus belli (поводом к войне), но несомненно, они ускорили образование международных, а впоследствии военных блоков: то, что в итоге стало Англо-Франко-Российским блоком, начиналось с Англо-Французского «сердечного согласия» 1904 года — по существу, империалистической сделки, по которой французы отказывались от своих притязаний на Египет в обмен на британскую поддержку французских претензий к Марокко — жертве, на которую положила глаз и Германия. Тем не менее все без исключения державы были настроены агрессивно и воинственно. Даже Британия, чья позиция была сугубо оборонительной, поскольку главной ее заботой было отстаивание неоспоримого глобального превосходства от новых конкурентов, напала на Южно-Африканские республики; и без всяких колебаний договаривалась с Германией о разделе колоний другого европейского государства — Португалии. Во всемирном океане все государства были акулами, и все политики об этом знали.
Читать дальше