Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Как бы то ни было, но если взять картину в целом, т. е. учесть и хорошие и плохие годы, то британские капиталисты неплохо вели дела во всей своей «неофициальной» империи. Почти половина всех британских долгосрочных капиталовложений, оформленных в виде государственных ценных бумаг, размещалась в 1914 году в Канаде, в Австралии и в Латинской Америке. Более 50% всех британских накоплений после 1900 года инвестировались за границей.

Конечно, Британия получала свою долю и в регионах новой колонизации, где, благодаря своей силе и опыту, она захватила более лакомые куски, чем любой из ее соперников. Так, если Франция владела большей частью Западной Африки, то Британия имела там 4 колонии, содержавшие районы с наибольшей плотностью населения и располагавшие наибольшими производственными торговыми возможностями’’* Однако Британия заботилась не столько об экспансии, сколько о защите от соперников тех территорий, где господствовали британские капиталисты и британская торговля.

Были ли прибыли других стран пропорциональны их колониальным захватам? Точно ответить невозможно, так как официальная колонизация составляла лишь одну сторону глобальной экономической экспансии и конкуренции, причем для некоторых стран (Германии и США) — не самую важную из всех. Более того, как мы уже видели, ни одна страна, кроме Британии (и, возможно, Нидерландов), не имела жизненно важных связей с «непромышленным» миром. Достаточно уверенно можно сказать лишь следующее. Первое: стремление к колониальным захватам было тем сильнее, чем менее динамичной была экономика страны-метрополии, являясь, до некоторой степени, потенциальной компенсацией за недостаток экономической и политической мощи по сравнению с соперниками, или, как в случае с Францией — за демофафическую и военную неполноценность. Второе: всегда существовали особые экономические группы (в первую очередь, те, которые вели заморскую торговлю и занимались промышленностью, зависевшей от поставок заморского сырья), активно способствовавшие колониальной экспансии, которую они, конечно, оправдывали перспективами национальной выгоды. Третье: хотя некоторые из этих групп неплохо обогащались за счет экспансии (так, компания «Франсез де л’Африк оксиденталь» выплатила в 1913 г. 26% дивидендов)'**, большинство новых колоний привлекало мало капиталов, и их экономические достижения были разочаровывающими. (Франции даже не удалось объединить свои новые колонии в общей системе протекционизма, хотя в 1913 г. 53% торгового оборота Французской империи приходилось на метрополию. Не сумев поломать установившиеся ранее экономические связи этих стран с другими регионами и метрополиями, Франция была вынуждена покупать значительную часть необходимых колониальных товаров — каучука, кожи, шкур, тропической древесины — через Гамбург, Антверпен и Ливерпуль.)

Короче говоря, новый колониализм был побочным продуктом политико-экономического соперничества конкурировавших национальных экономик, усиленного протекционизмом. Однако поскольку торговля метрополий с колониями почти неизменно росла, составляя все большую часть их общего торгового оборота, то протекционизм не имел большого успеха.

Век империй был не только политико-экономическим, но и культурным явлением. Завоевание земного шара «развитым» меньшинством преобразовало идеи, идеалы и художественные образы коренного населения, изменившиеся под действием силы и новых государственных учреждений, под влиянием нового образа жизни и новых примеров поведения в быту. В зависимых странах все это мало затронуло население, кроме местных элит, хотя не стоит забьшать, что в некоторых регионах (например, в районах Африки к югу от Сахары) именно империализм и связанное с ним христианское миссионерство создали возможности для выдвижения новых общественных слоев, получавших образование западного образца. В Африке до сих пор сохранилось деление государств на «англоговорящие» и «франкоговорящие», в соответствии с границами бывших британских и французских владений. (Германские колонии после 1918 года были поделены между Англией и Францией.) Не считая Африки и Океании, где христианские миссии иногда проводили массовое обращение в западную религию, основные массы населения колоний в общем мало отступали от привычного образа жизни, если это представлялось возможным. И, к досаде наиболее непреклонных миссионеров, коренное население восприняло не столько саму новую веру, привезенную с Запада, сколько некоторые ее элементы, отвечавшие их собственным верованиям, общественному устройству и понятиям. Подобно тому, как приобрели новые черты спортивные игры, завезенные на острова Тихого океана энтузиастами из британской администрации (которых нередко выбирали среди самых крепких и мускулистых представителей среднего класса), так и религиозные обряды в колониях часто выглядели совершенно необычно, как игра в крикет в исполнении жителей островов Самоа. И так было даже в тех местах, где верующие провозглашали свою приверженность ортодоксальным правилам христианского вероучения. Но, наряду с этим, было немало мест, где местное население желало создать свою разновидность христианской веры; особенно это наблюдалось в Южной Африке, где проводились действительно массовые обращения в христианство;