Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Простые вкусы определяли форму и тех относительно немногих личных предметов потребления, которые производила промышленность специально для бедаых: кувшины, которые служат напоминанием о триумфе Билля о реформе, большой стальной мост через реку Веар, или те трое мастеров, что отправились перепльггь Атлантику, популярные гравюры, запечатлевшие революционные чувства, патриотизм или известных преступников, и немногие элементы обстановки и одежды, которые могли себе позволить городские бедняки. Но в общем город, и особенно новый промышленный город, оставался гигантским местом, чьи немногие удобства — открытые площади и праздники — постепенно уменьшались из-за подползающей душной атмосферы домов, дыма, который отравлял жизнь, принуждения к бесконечному труду, строгой дисциплины на предприятиях, вводимой представителями среднего класса. Лишь новые газовые фонари и выставки-продажи на главных улицах то там, то здесь напоминали яркие огни рекламы по ночам в современном городе. Но создание современного большого города и современных городских дорог происходило во второй половине XIX в., в первой в основном происходило разрушение.

ГЛАВА 15

Давайте никогда не забывать, что задолго до того, как мы начали бороться против тиранов, науки и философия уже боролись. Их постоянными усилиями совершена революция. Как свободные и благородные люди мы должны их принять и хранить всегда. Потому что науки и философия создадут свободу, которую мы завоевали.

Член Конвента 95 95 Всегда опасно проводить параллели между искусствами и науками, поскольку отношения между ними и общество, в котором они процветают, совершенно разные. Науки также по-свое-му отражали двойственную революцию, частично потому, что она поставила перед ними новые специфические требования; частично потому, что она открыла новые возможности для них, заставила их столкнуться с новыми проблемами; частично потому, что ее наличие предложило новый образ мышления. Я не хочу утверждать, что эволюция наук с 1789 по 1848 г. может рассматриваться исключительно относительно движений в обществе вокруг них. Человеческая деятельность в основном имеет свою внутреннюю логику, которая частично определяется этими движениями. Планета Нептун была открыта в 1846 г. не потому, ч? э

^Вопросы науки, — отмечал Гёте, — часто являются вопросами карьеры. Единственное открытие может сделать человека знаменитым и заложить основу его судьбы как гражданина... Каждое новое изученное явление является открытием, каждое открытие является собственностью. Дотронься до собственности человека, и сразу пробуждаются его чувства.»

Разговоры с Эккерманом, 21 декабря 1823 г.

нечтото вне астрономии заставило ее открыть, а потому что таблицы Бувара в 1821 г. доказали, что орбита планеты Уран, открытая в 1781 г., являла неожиданные отклонения от расчетной, потому что к концу 1830-х гг. эти отклонения стали значительнее и были опытным путем приписаны нарушениям, производимым каким-то неизвестным небесным телом. Тем не менее даже самые страстные приверженцы незапятнанной чистоты чистой науки понимают, что на научную жизнь могут воздействовать причины, находящиеся вне поля определенной дисциплины, если только ученые, даже самые не от мира сего математики, живут в огромном мире. Прогресс науки не является простым линейным движением, на каждом этапе разрешения проблем, до того неясных, или на этом этапе неразрешенных и в свою очередь ставящих новые проблемы. Это происходит также из-за возникновения новых проблем, из-за новых путей рассмотрения старых проблем, появления совершенно новых сфер исследования или новых теоретических и практических орудий исследования. И тут существует огромная сфера для стимуляции или появления мысли, являющейся внешним фактором. Если фактически большинство ученых в наш период продвигались по простому линейному пути, как в примере с астрономией, которая оставалась в основном внутри ньютоновской системы, это не могло быть очень важным. Но, как мы увидим, наш период был одним из моментов с радикально новыми отправными точками в некоторых областях мысли (как в математике), из-за пробуждения доминирующих наук (как в химии), возникновения новых наук (геология) и введения новых революционных идей в уже существующие науки (социологию и биологию).

Случилось так, что из всех внешних сил, воздействующих на развитие науки, правительство и промышленность были не единственными. Французская революция призвала к себе на службу, например, геометра и инженера Лазара Карно в якобинские вооруженные силы, математика и физика Монжа (министра военно-морского флота 1792—1793 гг.) и отряд математиков и химиков — в военную промышленность, а еще раньше химика и экономиста Лавуазье привлекли к работе по определению национального дохода. И, пожалуй, во всей истории это было в первый раз, когда ученый вошел в правительство, и это было очень важно для правительства, более, чем для науки. В Британии главными отраслями промьпиленности в наш период были хлопкотекстильная, угольная, сталелитейная, железнодорожная и флот. Специалисты, участвовавшие в революционизировании этих отраслей, все были практиками. Героем британской революции в железнодорожном cηpoиτeльcτвe был Джордж Стеффенсон, безграмотный ученый, но этот человек по запаху определял, что заставит двигаться машину, гениальный ремесленник, а не инженер. Попытки таких ученых, как Бэббедж, послужить делу строительства железной дороги или ученых-инженеров, как Брюнель, заниматься рационализацией, а не простым практическим строительством, не увенчались успехом.