Ильнар Салимшин - Путинизм

Антипатия к размышлениям об идеях в постсоветской политике была отчасти отражением конца советского идеологического проекта, который, казалось, похоронил не только марксизм-ленинизм, но и любую идеологию. В газетной статье в конце 1999 года, фактически в своем первом предвыборном манифесте, сам Путин выступал против «восстановления в России государственной, официальной идеологии в любой форме». Тем не менее, затем он призвал к социальному консенсусу относительно типов ценностей и целей, которые были бы приемлемы для большинства россиян, перечислив «патриотизм», «великодержавность», «государственность» и «социальную солидарность» в качестве центральных идей, которые должны разделяться здравомыслящими россиянами. Такое мировоззрение не было явной идеологией в советском смысле, но оно близко соответствует тому, как Майкл Фриден определяет идеологию – не как явные системы убеждений, а как «отличительные конфигурации политических концепций», которые «создают конкретные концептуальные модели из пула неопределенных и неограниченных комбинаций». Идеология в этом смысле – это своего рода ментальная карта, которая интерпретирует окружающую нас реальность в соответствии с нашим существовавшим ранее пониманием оспариваемых политических концепций.

Однако это значение идеологии может сбивать с толку, поскольку нет явной кодификации этих идей в целостную систему. Правда, главный интеллектуальный архитектор раннего путинизма Владислав Сурков начал называть путинизм идеологией. Более того, он объявляет его" идеологией будущего». Но более понятно ссылаться на парадигму в кунианском смысле как на «структуру концепций, результатов и процедур», которая не является ни жесткой, ни механической в своем применении. В этом смысле мы исследуем различные элементы целостного мировоззрения. Оно состоит из набора лингвистических тропов и дискурсивных фреймов, которые составляют «гегемонистский дискурс», или то, что Блюм – вслед за Сноу и Бенфордом – называет «мета-фреймом», меню значений и интерпретаций событий в повседневной жизни, призванных упростить мир и предложить как аналитические инструменты, так и императивы для действий.

Поэтому говорить об идеологических аспектах «путинизма» означает идентифицировать не четко сформулированную систему убеждений, а набор общих представлений о спорных концепциях среди группы политических акторов. В этом понимании идеи не рассматриваются как одна независимая переменная среди многих, образуя часть упрощенной причинно-следственной цепи, ведущей от идей к действию. Идеи «не существуют до» политического решения" в каком-то простом когнитивном конвейере. Они также не являются просто циничной идеологической дымовой завесой, созданной постфактум для общественного потребления, чтобы оправдать политику, движимую совершенно другими мотивами. При таком интерпретационном подходе к пониманию политики «чтобы понять действия, практику и институты, нам нужно понять убеждения – намеренные значения – вовлеченных людей».

Я использую, насколько это возможно, язык и дискурс самих российских политических элит и интеллектуалов, пытаясь понять эту концептуальную парадигму, с очевидной оговоркой, что официальный дискурс не всегда предназначен для того, чтобы четко формулировать политические убеждения и мотивы. Тем не менее, официальные речи, статьи и доктрины, тем не менее, могут быть весьма показательными как общая интерпретация внешней реальности и как коллективное повествование, которое – независимо от его желаемых политических последствий – также всегда отражает основные концептуальные рамки, в рамках которых функционируют лидеры.

Теория демократизации предполагала, что главной точкой опоры всех политических дебатов была бинарная связь между демократией и диктатурой. Однако в постсоветской России как элитарные, так и популярные политические дискурсы часто подчеркивали совершенно иную бинарность, колебавшуюся между двумя фундаментальными понятиями «хаос» и «порядок». В более ранний период холодной войны такие ученые, как Карл Фридрих, утверждали, что порядок-это всего лишь одна из многих ценностей в обществе, и что некоторый беспорядок-это цена, которую стоит заплатить демократии, справедливости и другим ценностям процветания. В плюралистическом обществе, где различные группы преследуют разные цели, "политическое сообщество, организуясь в политический порядок, должно допускать определенную степень беспорядка». Напротив, почти в то же самое время Сэмюэл Хантингтон, как известно, утверждал, что «различия между демократией и диктатурой» были гораздо менее важны, чем разница между теми государствами, которые могли поддерживать порядок, и теми, которые не могли. Когда, казалось бы, упорядоченные советские режимы рухнули один за другим в конце 1980-х годов, тезис Хантингтона оказался дискредитированным, и акцент Фридриха на ценности демократии над порядком был оправдан.