Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Не являясь сторонником сугубо «религиозной» маркировки цивилизаций, я признаю важность для каждой из них духовно-идеологических стержней, которые Цымбурский называл «сакральными вертикалями», однако горячо отстаиваю именно «географический» характер цивилизационного самоопределения.

Для меня цивилизации суть геокультурные сообщества, возникшие и функционирующие в рамках того или иного из примерно десятка существующих на нашей планете «месторазвитий» – «географических индивидов». Данные сообщества проходят несколько формационных (поколенческих) циклов, каждый из которых длится два – два с половиной тысячелетия. При этом глубоко трансформируется их культура, в том числе религиозная ее составляющая, но цивилизационная идентичность таких сообществ (в отличие от их собственно культурной, этнической и других идентичностей) остается прежней. Так, например, как были Франция – частью европейской цивилизации, провинция Хубей – частью восточноазиатской, Персида – афразийской, Раджастан – южноазиатской, степи между Уралом и Волгой – российско-евразийской цивилизаций в античную эру, – так они и остались частями соответствующих культурно-исторических миров в эпоху современной формации, которая пришла на место античной в V-VII вв. н.э. Цивилизационную идентичность можно назвать макроидентичностью – в отличие от различного рода мезо– и микроидентичностей.

Иными словами, никакой смены цивилизаций на землях Евразии, вошедших в XVI-XVII столетиях в «российский проект», не произошло; Цымбурский и сам пишет об «окраинных, тюрко-монгольских, азиатских пространствах», т.е. о лимбовых и лимитрофных землях, цивилизационная идентичность которых в большей или же меньшей степени спорна и размыта, а также о поясе «внутреннего лимитрофа» нашего культурно-исторического мира. В этот период для них наступил лишь новый этап нынешнего формационного цикла, тогда как цивилизационная принадлежность этих регионов осталась прежней.

Постулируя существование в XVIII-XX веках европейско-российского тандема, Цымбурский рассматривал Россию как элемент этой ритмически пульсирующей системы – цивилизацию-спутник западного сообщества. Второй ее элемент – собственно европейский мир с его, по выражению этого интеллектуала, «имманентной глубинной биполярностью».

По мнению мыслителя, в отношениях России и Запада этого периода обнаруживается тип цикличности, не имеющий прямых аналогов не только в истории прочих мировых регионов, но и в собственно российской истории вплоть до первой четверти XVIII в., когда, согласно Цымбурскому, данная цикличность сложилась. С его точки зрения, переход при Иване IV от завоевания приволжских татарских царств к Ливонской войне, история Смутного времени и преодоления оного никак не вписываются в обрисованную им пятиходовую фабулу.

На мой взгляд, эпоху с начала Ливонской войны до конца правления Петра I (1558–1725 гг.), после которой как раз и стартуют «циклы Цымбурского», следует рассматривать как своего рода предшественницу циклических движений в системе взаимоотношений «Россия-Запад», которые описывались мыслителем. Она несет в себе – в «мягких», незаконченных формах – многие элементы военно-политических ходов, увиденных Вадимом Цымбурским.

Согласно его концепции, вмешательство России в континентальный баланс ведет к ответной силовой реакции европейских акторов, объединенных в некую коалицию. И именно ее мы и видим в интервенции польских и шведских армий сначала на заключительном этапе Ливонской войны, затем – в эпоху Смутного времени. Эти интервенции разделены частичным реваншем русских над шведами и зафиксировавшим его Тявзинским миром 1595 г., «смазавшими» фазу европейского вторжения в Россию и разделившими ее на два хронологических этапа.

Встречный контрход России, который в «цикле Цымбурского» следует за интервенцией Европы, мы также наблюдаем в эту эпоху. И он, как и сама интервенция, двухэтапен. Составляют его малоудачная Смоленская война 1632–1634 гг. и гораздо более успешная война русско-польская 1654–1667 гг. Отметим, что в последнюю оказались вовлечены и шведские короли, благодаря чему она превратилась в тройное противоборство друг с другом России, Речи Посполитой и Швеции. В конечном итоге Московское государство продвинулось на запад до берегов Днепра и получило Киев, но отнюдь не установило своей гегемонии над Литвой и Польшей, тем более – над территориями бывшей Ливонии.